Авдеевы тропы. Владимир Герасимов

      – Тятенька, – обнимает Настёнка тёплыми ручонками его шею, – расскажи про медвежаток!

      Частенько Авдей рассказывает дочке случай, что приключился с ним на охоте прошлым летом. Ей не надоедает этот рассказ. Конечно, каждый раз Авдей припоминает что-то новое:

      – Может, дочурка, и живой я ноне остался, что медвежаток тогда пожалел. Добро, оно никогда без награды не остаётся, а зло – без отмщения. Уж как наяву сейчас вижу. Вышел на поляну, только успел спрятаться за кустом… Развалилась медведиха на солнышке. Брюхо своё подставила теплу, глаза зажмурила. Прямо бей копьём наверняка. Но пудовым стало копьё в руке, и мочи нет с места сойти. Возятся у медведицына брюха два сосунка. Крохотульки, ну прям-таки с кошку твою. Насосались, видно, молока. Довольные, урчат, играются, друг друга лапами загребают, бодаются, кувыркаются. И медведиха сомлела, ничего не видит и не слышит. Совсем, видать, непуганая. А мне и медвежаток жалко, и бес подзузыкивает: давай, мол, бей, верное дело. Но Бог не дал злу свершиться. Ну, коли порешил бы я медведиху, то и медвежатки сгибли бы. Той же ногой отступил я.

      – А коли почуяла бы тебя медведиха? – спросила, затаив дыхание, Настёнка.

      – Могла бы и задрать. Не любит зверь прохожих у берлоги.

      – А как бы она тебя задрала? – лукаво блеснула дочка глазёнками. Опять ей, непоседе, поиграть хочется.

      – А вот эдак! – Авдей притворно зарычал, насупил брови и боднул Настёнку. Та опять захохотала.

      В это время из внезапно отворившейся двери ворвались в избу клубы белого пара, и на пороге появился человек в богатой шубе, в тёплых сапожках. За ним вошли двое воинов с мечами. Человек в шубе, прищурясь, оглядел избу и, брезгливо скривив губы, спросил:

      – Кто таков?

      – Охотник… – растерявшись от его напора, ответил Авдей, а когда опомнился, проворчал:

      – Сами-то кто, как тати врываетесь?

      Не любил он грубых и наглых богачей. Всегда они чванятся своим превосходством и всем чем можно стараются подчеркнуть его. Много таких повидал во Владимире, когда продавал шкурки. Всегда с каким-то презрением осматривают они товар, морщась и хмурясь. Вот и сейчас человек в шубе брезгливо осмотрел избу, даже ощупал пальцем бревенчатые чёрные стены, указал на испуганную Настёнку:

      – Схорони дитяще за печь, и пусть не выходит. Князь Всеволод к тебе пожалует.

      Повернувшись, приказал воинам:

      – Никого не впускайте.

      И уже больше не обращая внимания на совсем сбитого с толку Авдея, вышел, опять впустив клубы пара в избу. Воины сложили у порога оружие, скинули верхнюю одёжу и, покряхтывая, потянулись к печи:

      – Ох, и студёно на воле, околеть можно.

      Авдей вынул из печи горшок со щами:

      – Похлебайте, коли князь не скоро.

      Воины