Женщина опасного возраста. Екатерина Николаевна Широкова
смотрел на меня, не отрываясь, и ждал, когда я наконец войду.
Ирония в том, что мне и не нужно было входить в их логово.
Подцепила самую яркую нить – жизненную силу девочки – и беспощадно оборвала. Та с хлюпающим звуком в горле осела и схватилась обеими руками за шею, а Тарбеев плюхнулся на колени, тщетно сотрясая безвольное тело дочери. Таня повесила на вешалку плащ и недоуменно обернулась на супруга, робко тронула за плечо. Тот резко отпихнул её руку и обнял девочку, прижал к себе и взвыл. Щуплое тельце усыхало на глазах, превратившись сначала в подобие старой коряги, а потом и вовсе в труху, пыль под ногами.
– Она моя дочь, понимаешь ты? Это у неё от меня, – Тарбеев медленно встал, – а глупая курица не смогла принять родную дочь такой, какая она есть, – Танины глаза округлились. – А ведь она ничем не хуже других и ей тоже нужно питаться. Кто сказал, что она менее важна, чем эти вертихвостки, а? Ты, что ли?
– Почему Таня не знала о ней?
– Всё она знала, просто свихнулась и поверила, что её нет. Лицемерная ханжа. Тьфу, – он с презрением покосился на окаменевшую Таню и внезапно молча кинулся на меня, но не успел достать и тоже рухнул, со всего размаху шмякнувшись о плиточный пол. Через минуту осталась только куча мелкого мусора, как в печке.
Я подправила её судьбу.
Нипочём ей теперь не вспомнить, куда и по какой причине уехала её семья, но эти мысли вряд ли будут её беспокоить, разве что попадётся какой-нибудь документ и она на секунду задумается, зачем они оставили ей важные бумаги, но тут же забудет сам вопрос.
Таня оглядела два грязных пятна на полу и флегматично потянулась за совком и веником, а когда закончила уборку, то взяла в руки футляр от скрипки, открыла огромный шкаф и убрала в антресоль.
Окно в никуда
Эту странную продавщицу в мясном отделе я заприметила давно. Вроде бы и улыбалась она правильно, чуть-чуть показывая мелкие острые зубы, но глаза при этом всегда отводила в сторону и нет-нет, да и посмотрит в окна, а надо – на покупателя. Конечно, у неё всё равно шла торговля, магазинчик неплохой, с репутацией, да и товар реально свежий, но каждый раз, встречая хозяина, коренастого лысого Толика в наглухо застёгнутой узковатой куртке, я задавала себе вопрос – почему он её уже не заменит? Все остальные его барышни в нарядных фартуках были совсем из другого теста, миловидные и словоохотливые, а от этой тянуло то ли глубоко запрятанной обидой, то ли – что ещё хуже – необъяснимой обречённостью. Как будто она знала что-то такое, от чего не было смысла так уж старательно притворяться.
Короче говоря, крайне сомнительный и даже неуместный вариант для продуктовой лавки, но вроде бы прожжённый и расчётливый Толик цепко за неё держался, хотя других не стеснялся увольнять из-за малейшего просчёта, и тогда ни слёзы, ни размазанная на пол-лица тушь не помогали провинившейся девушке.
В тот самый день меня угораздило выскочить из дому в чём попало – катастрофически