Перекресток трех дорог. Татьяна Степанова
сплетничают соцсети. Но и она оставила его, как только он взбунтовался. А сейчас, видно, послана уговаривать его. Вот только кто ее послал, интересно? Вряд ли это ее собственная инициатива.
Крымская Барабулька некогда слыла молодой и симпатичной, этакой девочкой из комиксов Манга – большеглазой, похожей на эльфа, но за годы политического пиара и шухера уже успела постареть, поистрепаться, поблекнуть и обабиться. Сходство с эльфом у Матильды осталось, но эльф выглядел все более злым, мстительным и несчастным, словно огрызающимся на окружающий его мир.
– Афиноген, я приехала! Я звонила тебе! И вот я здесь. Давай поговорим спокойно, культурно, как нормальные люди! – тоненьким голоском «девочки из Манги» крикнула она на весь монастырский двор.
Среди монастырских произошло какое-то движение. Кто-то пролагал себе путь – и перед ним почтительно расступались.
И вот отец Афиноген появился в воротах захваченного им и осажденного властями монастыря.
Первое впечатление о нем – этакий зловещий худенький старичок. Второе – никакой не старичок, а седой мужчина лет пятидесяти, только старообразный, сморщенный, тощий. Третье впечатление – ну, вылитый Горлум из Властелина колец. И глазки пронзительные голубые – круглые. И ухмылочка под клочкастой бородой. Он был облачен в черную схиму, поношенную, закапанную свечным воском. На голове – черная шапочка с вышитым крестом и черепом с перекрещенными костями.
– Здравствуй, Матильда, – приветствовал он свою прежнюю последовательницу. – Здравствуйте и вы все, званые и незваные. Доброго вам всем здоровья и благополучия, чада Господни!
Клавдий Мамонтов отметил, что, несмотря на всю одиозность, отец Афиноген – бывший опер, ему чем-то сразу безотчетно понравился. Может быть, своей зловещинкой и тщательно скрытым от дураков внутренним стебом. И крепким стержнем.
– Я должна передать вам настоятельную просьбу, отец Афиноген. – Матильда назвала его уже, как раньше, «отцом» и на «вы». – Пожалуйста, прекратите все это. Оставьте обитель, распустите своих приверженцев. И закончите всю эту нелепую комедию, столь неподобающую ни вам, ни вашему прежнему положению и сану.
– Ты учить меня, что ли, приехала? – Он смотрел на нее с улыбкой. – Ты уже однажды страну нашу с фильмом про царя-государя все учила, учила, а тебя все личиком ясным об стол и об стол. И как ты мне плакала, как жаловалась – помнишь?
– Это было на исповеди. – Матильда выпрямилась. – Негоже тебе говорить все это, Феня… или ты Афоня? Это не только в церкви, но и у раскольников не принято. Грех смертный.
– Грех смертный предавать своих друзей, Матильда. Грех быть такой маленькой подлой Иудой, как ты. – Игумен покачал головой. – У тебя ведь что ни шаг – то предательство, сначала присягу нарушила, потом друзей предала, от меня отказалась – своего духовного наставника, которого сама же выбрала. Пошла прочь отсюда! – властно указал ей перстом отец Афиноген. – Вон! И закончишь дни свои, как Иезавель, сожранная псами! Это я