Я сделаю с тобой все, что захочу. Сара Раттаро
в рассуждения о фундаментальных правах личности – правах, данных от рождения, нерушимых и неотъемлемых.
А я все смотрела на Карло, не зная, что мне делать, и думала, понимает ли он, насколько я далека от подобных тем. Он взял меня за руку и предложил:
– Если хочешь, потом мы можем остаться и послушать выступление о влиянии качественного общественного пространства на жизнь горожан.
Я буквально вытаращила глаза, и тут он рассмеялся:
– Успокойся, я шучу. Больше ничего серьезного не будет.
Потом он повернулся ко мне и, глядя мне прямо в глаза, добавил:
– Кроме нас с тобой.
Так он привел меня туда, куда я сама не попала бы никогда в жизни.
Конференция продолжалась около двух часов. Все это время я просидела неподвижно, а Карло в задумчивости кусал губы, постукивал ручкой, наблюдал за докладчиками, запоминал какие-то данные, выражения, предложения.
Мои мысли блуждали очень далеко.
Я наблюдала за тем, как он сидит, откинувшись на спинку стула, положив ногу на ногу, как он приглаживает волосы. Он был мне бесконечно интересен, потому что не походил ни на кого другого: я хотела понять его, постичь его суть, проникнуть в его сознание.
Я ничего не спрашивала у него о нем самом, потому что не знала, как сформулировать вопрос, и находила утешение в тех редких, драгоценных моментах нашего общения, когда его внимание не было направлено на меня. Тогда же я пыталась побороть навязчивое ощущение, что все время нахожусь не там, где должна быть.
Карло напоминал луч света, который, пройдя через призму, сияет всеми цветами радуги, он был словно открытый взгляд, доверчиво протянутая рука, как запах кофе воскресным утром или обезоруживающая улыбка.
– Почему ты выбрал инженерный факультет? – Я попыталась вернуться на изведанную территорию, чтобы все вокруг перестало казаться таким необычным.
– Мне нравится математика, – ответил он с улыбкой. – Это банально?
Впрочем, в Карло не было ничего банального, и он тут же это доказал.
– Математика изысканна, – продолжал он, – а я питаю слабость к изысканным вещам. Ничего не могу с собой поделать.
– В самом деле?
– Так любил повторять мой дедушка – энциклопедический ум. Он преподавал историю технических наук в университете. Он усаживал меня, маленького, к себе на колени и рассказывал увлекательные истории. Больше всего мне нравилась история Эвариста Галуа, математика, который жил в XIX веке и погиб на дуэли, защищая честь любимой женщины. За несколько дней до смерти он открыл, что простейших математических расчетов достаточно, чтобы понять, решаемо ли любое уравнение. Но насладиться триумфом своего гениального открытия ему не пришлось, ведь погиб он, когда ему не исполнилось еще и двадцати лет. Представляешь? Было бы здорово, если бы математическую теорему назвали моим именем.
– Только если для этого тебе не придется умереть в двадцать лет.
– Ты права: я не стану влиять на историю математики и посвящу себя тебе.
Он обнял