Музей Невинности. Орхан Памук
густые черные усы и длинные волосы, лица мужчин, особенно молодых, казались невероятно мрачными. К тому же они постарались вылить как можно больше брильянтина. В какой-то момент его аромат, смешанный с тяжелыми испарениями духов, едкий сигарный дым, запах жареного масла, долетавший до нас с кухни, разбавил легкий летний ветер, и мне вспомнились званые ужины, которые в детстве устраивали дома родители, а спокойная, тихая музыка, какая обычно играет в лифтах (оркестр «Серебряные листья» репетировал перед основной программой), шептала мне, что я счастлив.
Наконец гостям надоело стоять, пожилые явно устали. Те, кто проголодался, начали рассаживаться за столы, не без помощи своих детей, носившихся по залу. «Папа, я нашел наш стол!» – «Где? Не бегай, упадешь!» Бывший министр иностранных дел, недаром заправский дипломат, взял меня под руку, отвел в сторонку и начал долго рассказывать, как изящна, высокообразованна Сибель, благородную семью которой он знает с давних пор, примешивая к похвалам ностальгические воспоминания.
– Таких старинных аристократических семейств уже почти не осталось, Кемаль-бей, – вкрадчиво толковал он. – Вы из делового мира и знаете лучше меня: все места заняты разными нуворишами – без культуры, без образования, – деревенщинами с замотанными в платки женами и дочерьми. На днях видел человека в Бейоглу. Идет как араб, а за ним две жены в черных хиджабах. Вот он вывел их в Бейоглу покормить мороженым… Ну-ка скажи мне, всерьез ли ты решил жениться на этой девушке и быть с ней счастливым до конца дней?
– Всерьез, сударь.
Бывшего министра несколько разочаровало, что я не украсил ответ изящной шуткой, и это не укрылось от меня.
– Помолвка означает, что имя этой девушки навсегда будет связано с твоим. Помолвку расторгать нельзя. Ты хорошо подумал?
Вокруг нас начали собираться гости.
– Хорошо.
– Тогда предлагаю обручить вас прямо сейчас, и приступим к еде.
Я чувствовал, что не нравлюсь ему, но это совершенно не огорчало меня. Собравшимся вокруг гостям министр привел один эпизод, связанный с его службой в армии, из которого следовало, что и Турция, и он сам сорок лет назад были очень бедны, однако потом многого добились. После этого он трогательно поведал о том, как в это же время сорок лет назад у него состоялась скромная и тихая помолвка с его покойной женой. Затем вознес всяческие похвалы Сибель и ее семье. В его словах не было юмора, но почему-то все, включая смотревших издалека официантов с подносами, слушали его с улыбкой, будто он рассказывал что-то очень смешное. Кольца, которые сейчас лежат в моем музее, принесла на серебряном подносе десятилетняя девочка Хюлья, с зубами как у зайца, восхищавшаяся Сибель, которая ее очень любила. Воцарилась тишина. Мы с Сибель от волнения, а министр от смущения перепутали руки, на которые следовало надеть кольца, и не могли придумать, как выпутаться из этого неловкого положения. Кто-то из гостей, уже готовый рассмеяться, закричал: