Энциклопедия трудящегося и эксплуатируемого народа. Том 3. Коллектив авторов
срочно разработать и осуществить общероссийскую или даже межгосударственную программу поиска и мемориализации мест захоронения жертв террора. Это проблема не столько образовательная и просветительская, сколько нравственная. На территории бывшего СССР – многие сотни расстрельных рвов и братских могил, где тайно закапывали казнённых, тысячи лагерных и спецпереселенческих кладбищ, разрушенных, полуразрушенных и таких, от которых остались лишь следы; от тысяч кладбищ уже и следов не осталось.
Всё это способствовало бы восстановлению памяти об одной из крупнейших гуманитарных катастроф ХХ века и помогло бы выработать устойчивый иммунитет к тоталитарным стереотипам. ‹…›
Память о терроре – это общая память наших народов. Память, которая не разъединяет, а объединяет нас – ещё и потому, что это не только память о преступлениях, но и память о совместном противостоянии машине убийств, память об интернациональной солидарности и человеческой взаимопомощи.
ГУЛАГ, Колыма, Тридцать Седьмой – такие же символы ХХ века, как Освенцим и Хиросима. Они выходят за пределы исторической судьбы СССР или России и становятся свидетельством хрупкости и неустойчивости человеческой цивилизации, относительности завоеваний прогресса, предупреждением о возможности будущих катастрофических рецидивов варварства. Поэтому дискуссия о Большом терроре должна также выйти за рамки национальной проблематики; наряду с другими гуманитарными катастрофами Большой террор должен стать предметом общечеловеческой рефлексии. Но инициатором и средоточием этой дискуссии обязана стать, разумеется, общественная мысль в странах, входивших в состав СССР, в первую очередь – в России.
К сожалению, именно в России готовность общества узнать и принять правду о своей истории, казавшаяся в конце 1980-х достаточно высокой, сменилась в 1990-е безразличием, апатией и нежеланием «копаться в прошлом». Есть и силы, прямо заинтересованные в том, чтобы никаких дискуссий на эти темы больше не было. И в общественном сознании, и в государственной политике усиливаются тенденции, отнюдь не способствующие свободному и прямому разговору о нашей недавней истории. Эти тенденции нашли своё выражение в официальной, хотя и не всегда чётко формулируемой, концепции отечественной истории исключительно как «нашего славного прошлого».
Нам говорят, что актуализация памяти о преступлениях, совершённых государством в прошлом, препятствует национальной консолидации (или, выражаясь языком тоталитарной эпохи, «подрывает морально-политическое единство советского народа»).
Нам говорят, что эта память наносит ущерб процессу национального возрождения.
Нам говорят, что мы должны помнить в первую очередь о героических достижениях и подвигах народа во имя великой и вечной Державы.
Нам говорят, что народ не хочет иной памяти, отвергает её.
И в самом деле, значительной части наших сограждан легче принять удобные успокоительные мифы, чем трезво