Пляж острых ощущений. Ольга Степнова
«Цветочке» все меня знали и кланялись в пояс, завидев издалека. Как же – внук Сазона Сазонова! Может, меня и считали «непутевым» – из-за того, что я не рвался к деньгам и бизнесу деда, а учительствовал себе потихоньку в далеком сибирском городе, – но почести отдавали исправно.
Я отыскал парня, который вечером исполнял роль швейцара, а днем болтался без дела, потому что народу в ресторане практически не было. Он сидел на диване у туалета, курил, перелистывал какой-то журнальчик и очень обрадовался возможности поговорить.
– Алкаш, говорите, в клумбе валялся? Так это, Глеб Сергеич, жена ваша, которая официальная, уже приходила, спрашивала.
– Элка?!
– Ну та, которая небеременная. – Умом парень не отличался, зато почитывал желтую прессу и обладал идеальной внешностью человека, придерживающего вам двери – высокий рост, широкие плечи и профессионально-угодливая улыбка. С этой же улыбкой он при необходимости выполнял роль «вышибалы», вышвыривая за дверь буйных клиентов.
– Она приходила сюда? – удивился я. – Когда? Сегодня?!
– Да не, – улыбнулся парень. – С неделю назад явилась и об этом же алкаше расспрашивала. Я все ей сказал.
– Что ты сказал?
– Что знать про него ничего не знаю. И никто не знает. Она тут всех опросила – и официантов, и поваров, и гардеробщика, и бармена, и даже самого управляющего! Но никто понятия не имеет, что за тип валялся у нас в клумбе. Одно точно знаем – в ресторан он не заходил. А зачем он вам?
– Да так... – Я поднялся и вышел из ресторана, от злости так шваркнув дверью, что стекло чудом осталось цело.
Оказывается, Элка втихушку проворачивает делишки, о которых я знать не знаю. Усыпив мою бдительность разговорами о Юлиане Ульяновой, она носится и что-то вынюхивает. Никак желает обставить старого опера Барсука и первой схватить маньяка-убийцу за молоток.
Злость кипела во мне, как масло на сковородке. Она шкворчала и брызгала в стороны раскаленными брызгами. Я ни за что обругал двух прохожих, попавших мне под ноги, пока я бежал к машине. Плюхнувшись на раскаленное солнцем сиденье, я набрал Элку.
– Да!! – гаркнула она в трубку голосом самого отстойного прапора. – Слушаю тебя, Бизя!
От такой наглости я обалдел.
– На твоем месте я не гнушался бы держать меня в курсе дел, которые ты воротишь. А то неровен час сама получишь дубиной по голове, если не от молоточника, так от меня.
Наверное, я не очень правильно выразился. Наверное – грубо и недвусмысленно. Но... злость душила меня маленькими цепкими лапками. «Кухня, дети, постель», – стучал в мозгах мужской шовинизм.
– На своем месте я буду делать все, что хочу, – объяснила мне Элка со змеиным шипением. – И штамп в паспорте не дает тебе права требовать от меня отчета. Не нужно звонить мне и отрывать от работы! Я за-дол-ба-лась объяснять журналистам, что Юлиана Ульянова – самая знаменитая русская в Голливуде, а тут еще ты!!! – Она бросила трубку. Вернее, нажала отбой. То, что она сделала это первой, еще больше