Цикл «Как тесен мир». Книга 3. Отложенная война. Павел Андреевич Кольцов
с человеком рано или поздно встретится. Если встретишь его – от меня привет передай. Хотя… За избиение работников органов ему, думаю, могли такое в деле написать, что скоро не выпустят, если он вообще живой. А жаль.
– Кстати, – оживился Лебедев, – этот самый Нефедов моему сыну больше года назад дорогу перешел. Представляешь? Девушку-соседку (красивая такая деваха, видная вся из себя, при фигуристом теле и добром характере) прямо из-под носа увел и женился. Нда-а… Так говоришь: один четверых избил? Х-хе! Молоток, парень. Права, наверное, соседка, что его выбрала. На такое не каждый отважится.
– Пока еще зэка Лисницкий! – прервал затянувшееся прощание молодой веселый конвоир. – На свободу с чистой совестью не спешим? Хотим в лагере задержаться? Понравилось?
Еще через месяц, уже зимой, освободился и восстановленный комиссией во всех правах и научных званиях профессор Лебедев. Когда он без предупреждения вернулся в Харьков и, одетый в лагерный бушлат со споротыми лоскутками с личным ненавистным номером, держа в руках потертый фибровый чемоданчик, позвонил в до боли знакомую дверь своей квартиры – ему открыла незнакомая обрюзгшая женщина, в накинутой на плечи поверх замызганного халата знакомой цветастой шали его жены.
– Вам кого? – сварливым голосом спросила она, поплотнее запахиваясь от холодного воздуха подъезда.
– А я, собственно, к себе домой пришел, – вскинул щетинистый с дороги подбородок Платон Ильич. Разрешите представиться: ответственный квартиросъемщик этой квартиры профессор Лебедев. С кем имею честь?
– А-а… Вернулся, – проворчала неопрятная, пахнущая вблизи потом толстуха. – Еще одного выпустили. Нет от вас покоя честным гражданам. Только вы теперь никакой не ответственный квартиросъемщик. Старший теперь по квартире, что б вы знали, мой муж, Гундякин Константин Иванович.
– Уважаемая гражданка, как я понимаю, Гундякина, может, вы отодвинетесь от дверного проема и дадите мне пройти?
– Куда пройти? – нерушимо стояла Карацупой на границе(хоть и без положенной собаки) глыбообразная Гундякина.
– К себе, конечно, – терпеливо говорил Лебедев. – Пусть даже, как вы уверяете, я уже и не ответственный квартиросъемщик, но в этой квартире должны проживать моя жена и сын. Так?
– Так, – согласилась Гундякина. – Проживают они в одной комнате. Но сейчас у них никого нет дома. Дверь они запирают. И вообще я вас не знаю. Документ покажьте. Мало ли, кто в порядочную квартиру ломится.
– Вот мой документ, – достал Платон Ильич справки об освобождении и полной реабилитации. – Мой приговор признан незаконным, и я полностью восстановлен в своих правах.
– И что? – продолжала стоять в проходе Гундякина. – Может, вас и освободили, и восстановили в чем-то, но мы, да и другие две семьи вселились в эту квартиру на законных основаниях, по ордеру. И куда нам теперь прикажете? На улицу?
– Гражданка Гундякина, или вы меня сейчас пропустите в квартиру, или я пойду за милицией.
– Ой,