Уэллс. Горький ветер. Дмитрий Даль
Герман не стал ждать, пока я укажу ему на его обязанности, и надавил педаль газа.
Солнце уже лизало горизонт, когда впереди показалась трехэтажная усадьба в традиционном деревенском стиле, с белыми колоннами и сухими плетьми винограда по стенам. Но Герман то и дело стрелял взглядом в противоположную сторону, где в ярде от усадьбы на краю поля тянулось длинное двухэтажное здание, чье предназначение было трудно угадать. Лишь свет в многочисленных окнах указывал на то, что дом обитаем.
Мы подъехали к усадьбе. Двуглавый остановился, и мы послушно встали рядом. Захлопали дверцы, и люди выбрались на свежий воздух. Я последним покинул машину, решил проверить оружие, которое мне могло понадобиться в этом странном и недружелюбном месте. Хорошее место металлическим забором обносить не будут.
Входная дверь открылась, и на пороге показался человек с фонарем, вернее, так мне вначале показалось, но я тут же увидел, как сильно ошибался. Существо стояло на двух ногах, держалось вполне по-человечески и было одето в черную ливрею дворецкого. Только руку, держащую фонарь, покрывала густая коричневая шерсть, а над плечами дворецкого возвышалась обезьянья голова в очках.
– Не нравится мне все это, – сказал Герман и судорожно сглотнул.
Я его прекрасно понимал, как и местных жителей, которые имели под боком столь нечеловеческих соседей.
– Добро пожаловать в Резервацию, господа. Профессор ждет вас, – объявил вполне человеческим голосом дворецкий и высунул длинный розовый язык, то ли пытаясь подразнить нас, то ли таким образом приветствуя.
Я в этом ничего не понимал, но язык дворецкого мне не понравился. Я решил, что, если мне представится случай, я научу его хорошим манерам.
Двуглавый подошел к дворецкому и дружески хлопнул его по плечу. Обезьян устоял, но скорчил гримасу, после чего заявил:
– Ты как был деревенщиной, так и остался, Монтгомери. Айэртон, ты бы хоть научил его манерам. Житья же нет.
Одна голова рассмеялась.
Дворецкий отступил в сторону, пропуская нас в дом. После чего вошел сам, запер дверь, поставил фонарь на столик и зашагал в глубь дома, приказав нам следовать за ним. Мы послушались, предварительно посмотрев на Уэллса. Гэрберт не выказывал ни малейшего признака беспокойства, только усталость и злость на тяготы дороги читались на его лице. Обезьян провел нас в большую гостиную, где в камине весело плясал огонь и горели электрические лампочки, а в кресле сидел огромный человек с большой окладистой бородой и густыми вьющимися бакенбардами. Он был одет в домашний халат, расшитый японскими иероглифами, и курил длинную изогнутую трубку.
Он поднялся нам навстречу.
– Хурлядь, как же я рад видеть тебя, Уэллс. Ты нисколько не изменился. Все такой же худой и ядовитый. Не закапай ядом ковры. Перетравишь мне всех собак, – профессор Моро всплеснул руками и расхохотался. – Представь меня своим друзьям. Мы тут в деревнях совсем отвыкли от новых лиц. Штрауса можешь не представлять. Этот старый ботинок нисколько не изменился.
Уэллс