Мамочка из 21-го бокса. Мария Александровна Хаустова
показывали передачу про детей – инвалидов. Один мальчик рисовал ногами, другой еле двигался, но решал наитруднейшие математические задачи… Меня переклинило. Есть не хочу – какая еда?! У меня ребенок в реанимации… Вдруг слышу, к маме подошла Людмила и говорит ей: «Ни-на, у девочки-то, наверно, кровоизлияние в мозг… Как бы дурой не была. Велика вероятность…» В это время я отхлебнула из стакана глоток компота. Проглотить его уже не смогла. Выплюнула в цветок. Слезы градом высыпали на мое лицо. Я раскраснелась, но не проронила ни звука. Стояла в столовой и слушала дальнейший разговор.
– Да что ты такое говоришь-то, Люда? Все у нашей малышки будет хорошо. Я слышала, что в этот период у детей огромные компенсаторные возможности. Она выкарабкается, – повышала тон моя мать.
– Да хорошо бы, конечно… Но я ничего обещать не могу, – запиналась та.
– Да тебя ни о чем и не просят! – отрезала мама.
Я вытерла слёзы и, сделав вид, как ни в чём не бывало, вышла к маме. Та сидела раскрасневшаяся и пышущая жаром. Людмила ушла. Кто-то позвонил в звонок родовой. Я открыла. Стоял мужчина с цветами. «Я на выписку. К Кате!» – произнёс он. «Сейчас позову», – ответила я.
Мамочку с ребенком вывела Людмила. Радостный муж встречал жену с сыном, а мы с мамой, глотая ком обиды, по-прежнему сидели на лавочке и завидовали молодым.
«Почему у меня все не так? За что мне это»? – жалела себя я.
Жаль, ответа дать никто не мог… Я вернулась в палату.
Потом был полдник. Меня снова позвали. На этот раз я пошла с Алей. В это время поступила еще одна роженица. Не знаю, как ее звали. Мне было не интересно. Знаю одно – она перехаживала свой срок и никак не могла разродиться. Грубым, мужиковатым голосом она спросила у Али: «Где твой ребёнок?» «Да вон, в кроватке лежит», – ответила та, указывая рукой в сторону нашей палаты. «А твой?» – спросил меня противный, прокуренный голос. «А мой на гастролях… катается!» – ответила я. «Как это?» –докопалась она до меня. «А вот так, не твое дело!» – одернула ее Аля.
Я не ела уже три дня, только пила напитки; вымоталась и устала, но меня всё-т не выписывали. Я ждала. На третий день мне сказали сдавать анализы. Сдала – плохие. Несмотря на это, я всё равно выпрашивала, чтобы меня выписали немедленно, так как более находиться вдали от ребенка просто не могла, тем более что завтра ее переводили на отделение. Название, конечно, страшное – «Патология новорожденных», но это лучше, чем «Реанимация»…
«Вот пересдашь анализы и поедешь», – ответили мне.
Ко мне пришёл муж, принёс подарков, сладостей – и всё бы ничего… Только смотрю на него, а он чужой-пречужой, будто и не мой вовсе… Он ездил сегодня в Вологду. Только что приехал. Оказывается, его даже в реанимацию пустили: «Маша! Во-от такая… (он сделал из ладоней лодочку) Маленькая-маленькая! Лежит в этом коробе клубочком… Голенькая. Мне ее так жалко! Так жалко! Такая хорошенькая! Я с врачом говорил»…
– Ну?! И что врач сказал? – теребила я его.
– Так нет у нее никакого кровоизлияния в мозг! И намека даже не было. Мне так врач