Эффект присутствия. Михаил Макаров
на месяц или на два-а.
– Но дело-то мое закрыто?
– Блин, вот заладил. Закры-ыто! Закрывают магазин на обед! А с тобой произвели важное процессуальное действие – ознакомление обвиняемого с материалами дела. Они – хозяева, как хотят, так и сдают.
– И как это? Так просто – съездили к областному прокурору и тот, не вникая, продлит мне стражу?
– Как преподнесут ему, так и он сделает. Вообще-то, в областную ездить стрёмно. За продления дерут в хвост и в гриву. Опять же полагается за десять суток до истечения срока с продлением приезжать. Ну я это тебе со своей ментовской колокольни говорю, а как у них, у прокурорских – не знаю, в прокуратуре не работал… Знаю только, что ворон ворону в глаз не клюнет… Ну чего, надо вставать, что ли?
Проскурин слез с нар, нашел свои резиновые сланцы и двинул к унитазу.
Пока его сильная струя журчала в сливном отверстии, Андрейка переваривал услышанное.
«В прокуратуре области за десять дней полагается срок продлевать. Его не продлили! Не может быть, чтобы рядовой следак, пусть и прокурорский, мог в любое время к начальству завалиться. Николаич, помнится, рассказывал, что областников всегда остерегался, старался им реже на глаза показываться. Не-ет, не поедет Винниченко срок продлевать, он и так, по ходу, не на лучшем счету. Жалился, что ничего не успевает. Нынче всё решится!»
За завтраком Рязанцеву кусок хлеба в рот не полез.
Третий сокамерник, Яшка, с удовольствием срубал Андрейкину пайку. Этого Яшку в своей хате Рязанцев и Проскурин обнаружили вчера, когда с тюрьмы спецэтапом приехали. Он сидел со второго января за грабеж. Пьянствовал с дружбанами в баре «Лель», второй день нового тысячелетия отмечал, пьяный был в хлам. Вышел за угол отлить, – в респектабельном «Леле» туалета не имелось. В подворотне разодрался с посетителем того же заведения. Мужик убежал с разбитым таблом, оставив слетевшую во время потасовки норковую шапку. Яшка, чтобы добро не пропадало, головной убор подобрал, сходил в знаменитый дом «семь-восемь» на улице Абельмана, загнал там трофей за три сотни самогонщице, после чего вернулся в «Лель» дальше отдыхать. И тут избитый мужик привел в бар ментов.
Яшка возмущался: зачем этот фофан сбежал, позабыв свою долбанную шапку? Не брось он шапку, ничего бы не случилось. Для Яшки ответ на вопрос «кто виноват?» был предельно ясным.
В «бээсную» камеру он попал потому, что в начале девяностых прослужил год водителем в роте ППС. После увольнения сменил множество мест работы. Шоферил, пока права за пьянку не отобрали, и подсобником на стройке вкалывал. В последнее время перебивался разовыми калымами.
– Стой на своем мёртво, и получится у тебя побои и кража, а не грабеж с насилием, – напутствовал Яшку юридически подкованный Проскурин. – Говори, что умысел на завладение чужим имуществом у тебя возник, только когда мужик убег, и ты на снегу шапку увидел. Похитил ее тайно! За побои и кражу получишь условно. Я – знаю!
За квалифицированную консультацию Яшка согласился убираться за Проскурина