Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов. Сборник
отвечал Аслан-Гирей. – Поеду в степь, освежусь…
Отпустил хан сына, а как только он уехал, призвал сановников и долго советовался с ними, где найти достойную для сына невесту, и потом поручил трем сановникам поехать в соседние страны посмотреть ханских дочерей.
Старый Мустафа в город притащился, к ханскому дворцу пробрался и стал у ворот, сняв шапку.
Сановник увидел его спросил:
– Что тебе, старик, надо?
И, униженно кланяясь, Мустафа отвечал:
– Хана мне видеть надо, чтобы сказать ему то, что, кроме него, никто не должен слышать.
И сановник привел его к хану, а сам удалился.
Упал, распластался перед ханом Мустафа и заговорил:
– О, луч солнца! О, великий, могущественный хан! О, добродетель, которой нет равной на земле.
Нахмурился хан и крикнул:
– Перестань выть и скажи, что тебе надо?!
И Мустафа, продолжая лежать, рассказал хану о том, что сын его Аслан-Гирей, красоте и доблести которого нет и не может быть равного, полюбил дочь бедного огородника, живущего в селении. И каждый день он приезжает к ней, от нее не отходит ни на шаг, ибо очаровала она его своей красотой. Но красота ее не от Бога: ее мать ведьмой была и умерла странной смертью: вниз головой в колодец она упала и захлебнулась в нем. И воду народ из колодца не брал до тех пор, пока мулла не прочитал над ней очистительной молитвы. И очаровала, совсем очаровала красивая Гульнара молодого хана: как простой работник, как раб, он копается с ней в земле и садит овощи…
Хан чуть не задохнулся от гнева.
– Ты… собака презренная, – проговорил он, тяжело дыша. – Если ты еще кому-нибудь скажешь хотя бы одно слово, я предам тебя мучительной смерти…
– О, великий хан! – воскликнул Мустафа. – Для других я нем, как камень… О, я знаю, ты взглянешь оком милосердия на презренного раба твоего…
Хан хлопнул в ладоши и сейчас же перед ним предстали трое слуг.
– Возьмите этого старика, – указал он на Мустафу, – бросьте в темницу…
Слуги схватили нищего и поволокли.
– Эй? – крикнул хан. – Вернись кто-нибудь.
Слуга приблизился к хану, а тот провел рукой по горлу, кивнул головой на Мустафу.
Слуга поклонился и вышел.
Привели Мустафу во двор темницы.
Тот слуга, которому хан отдал последнее приказание, сказал ему:
– Посмотри, старик, как много летит лебедей!..
Мустафа глянул вверх, а слуга ударом ножа перехватил ему горло, а потом отрезал голову.
Труп Мустафы бросили в городской ров на съедение собакам, а голову показали хану.
– Выбросьте эту дрянь, – сказал хан.
Сидел он один и думал о сыне.
– Гм… Понимаю теперь, почему он на охоту один ездит и без добычи домой возвращается, – проговорил он и задрожал от охватившего его гнева.
– Шума делать не надо, – говорил он потом сам себе, а достаточно послать двух воинов, чтобы прикончили огородника и его дочь и сожгли чертово гнездо. И сыну ничего не скажу, чтобы потом меня не проклинал…
Хотя и наедине говорил Мустафа хану об Аслан-Гирее,