Лукавый взор. Елена Арсеньева
rel="nofollow" href="#n_61" type="note">[61] У них числение дней юлианское, варварское! Как бы не заставили нас перейти на свой языческий календарь!
– Нас коварно обманывали! Бои шли уже на заставе Клиши, на Монмартре, а нам трубили победные марши о том, что русские отходят! Но они не отходят, а входят!
– Позавчера императрица Мария-Луиза и Римский король, сын Наполеона, уехали в Рамбуйе. А в той же позолоченной карете, в которой Бонапарт ездил на коронацию, вывозили их вещи!
– Императорская семья спасается от казаков, а нас бросает на разграбление!
– А я куда больше боюсь не казаков, а нашей черни. Как бы опять на Гревской площади не поставили «малышку Луизон»![62]
– Монгольские орды поработят нас! Одна надежда, что о нас позаботятся пруссаки и австрийцы, это все-таки цивилизованные люди, да и королевой у нас была австриячка…
– Вы о которой австриячке говорите? Уж не о Марии ли Антуанетте, которую любящие сограждане отправили на гильотину в конце минувшего века?
– Нас убьют, нас ограбят и убьют и австрияки, и пруссаки, и монголы!
– Уверяю вас, что в российской армии нет никаких монгольских орд и казаков! А император Александр не допустит разграбления Парижа и нашей гибели! Он благороден и великодушен! – раздался взволнованный женский голос, и Фрази с удивлением узнала голос матери.
– Дорогая, тише! – пробормотал отчим, не без опаски оглядываясь.
На миг рядом с мадам Бовуар все замерли; на нее уставились с изумлением.
– Хотел бы я знать, почему вы так в этом уверены, мадам? – неприязненно воскликнул высокий темноглазый человек в потертом до пролысин коричневом бархатном рединготе. Он словно бы шипел, выговаривая слова. От злости, может быть?
Пуговицы на его рединготе через одну были оторваны, и Фрази тихонько хихикнула. Но тут же ей стало не до смеха, потому что человек повысил голос:
– Быть может, вы состоите в переписке с русским императором? Быть может, вы русская шпи…
– Заткнитесь, сударь! – рявкнул Филипп Бовуар, заслоняя собой жену и Фрази, но внезапно по толпе словно волна прошла – волна криков, свиста, смеха: люди передавали друг другу, что войска союзников уже вошли в ворота Сен-Мартен, Святого Мартина!
Все разговоры, споры, страхи, обвинения вмиг были забыты.
Бульвары Парижа приготовились встречать победителей!
– Парижане – они как дети, – проворчал какой-то старик, стоявший рядом с Фрази. – Нам лишь бы на что-нибудь таращиться, разинув рот!
Девочка робко улыбнулась ему, не зная, хорошо это или плохо.
– Смотрите, ах смотрите, Фрази, Филипп! – воскликнула мадам Бовуар, закинув голову. – Наверх смотрите!
Фрази подняла глаза и тоже ахнула: из окна каждой мансарды высовывалось по нескольку голов; даже на крыше, цепляясь за каминные трубы, стояли люди. И все кричали, свистели, хохотали, махали белыми платками…
– Как бы кто не упал, – пробормотал отчим.
– Повернись ко мне, – сказала мадам Бовуар дочери
Имеется в виду механизм, с помощью которого во время Великой французской революции отрубали головы аристократам, а позднее и якобинцам. Гильотиной это орудие называли по фамилии его изобретателя, Жозефа Гильотена, а «малышкой Луизон» – по фамилии доктора Антуана Луи, который первый предложил использовать гильотину для публичных казней, еще с XIV в. проводившихся в Париже на Гревской площади (ныне площадь Отель-де-Виль, Городской ратуши).