Грешник. Александр Сгонников
и появилась. Но и тут матушка моя горя хлебнула, ибо родилась я уродливой, с горбом на спине и «заячьей губой». Дитя греха, не иначе. Матушка меня, само собой, возненавидела за то, что я ей жизнь своим появлением испоганила, но не бросила. Растить стала, потому что грех на душу брать не захотела.
Как я росла, господин Охотник? Да так и росла, ровно как сорняк – никто меня не любил, сторонились все. Ни друзей, ни близких. Матушка моя в деревенском трактире работала посудомойкой. Там она к вину и пристрастилась. Выпьет, бывало, и начинает меня метлой по дому гонять. «Уйди», – кричит – «отродье греховное, с глаз моих долой!». Я и убегала, куда глаза глядят. Так и жили мы, пока мне лет семь не исполнилось.
Вечером как-то сидели мы с матушкой дома, она вино пила, я горницу подметала. Как вдруг дверь с петель слетела, и ворвались в комнату три мужика здоровых. «Нашли тебя, сука!» – орут. – «Думаешь, вечно сможешь прятаться!». Один матушке руки заломил за спину, второй нож достал и к ней пошёл, а третий на меня с дубиной кинулся. Тут бы истории и конец, да только Спаситель по-другому рассудил.
Я как увидела того мужика с дубиной, так внутри меня все страхом сковало. Как жить ни тошно было, но умирать не хотелось. А что я могла? Ни дёрнуться, ни убежать. Страшно было. Но, вдруг, посреди страха почувствовала я, как все нутро моё чем-то тёмным заполняется. Тёмным, ровно небо безлунной ночью. А потом эта чернота из меня хлынула, как вода в половодье и всю горницу затопила. Убийцы заорали истошно и на пол повалились, глаза у них полопались, и кровь из носа и ушей хлынула. А матушка моя цела- целёхонька стояла. Глаза по медному талеру, но живая.
Как в себя пришла, вещи собрала, взяла меня в охапку – и бежать из дома прочь. Хату только подпалила, чтоб в огне тела схоронить. Несколько дней мы через горы шли, пока до другой деревни не добрались. Там опять жизнь потекла по-старому. Хотя бить меня матушка с тех пор остерегалась, но в деревню не пускала. Жили мы тогда на отшибе совсем. К нам никто по доброй воле не совался.
Вот ещё что. Матушка-то, после случая с убийцами, стала ко мне ровно лучше относиться: книги начала в дом носить, грамоте учить. Я тогда у нё спрашивала, что случилось. Она же отмалчивалась, говорила лишь про то, что сила во мне живёт тёмная, и что никто про неё знать не должен. А больше мне никто ничего не говорил. Вы вот, господин Охотник, мне, по сути, правду и раскрыли, что владею я Истинной Тьмой.
– Странно, что на тебя ни обратил внимание никто из Коллегии и не прислал письмо. Поступи ты в школу магии, все могло быть иначе, – прервал Маркус.
– Хотя, – произнёс он после некоторого раздумья. – Вигиляторы в такую глушь не суются.
– Кто? – недоуменно переспросила Аннабэль.
– Вигиляторы. Это маги, которые следят за порядком, а по совместительству ищут одарённых детей, которых приглашают в школу. Неважно, Анна, продолжай.
– Вот, господни Охотник, так я и жила, пока мне восемнадцать не исполнилось.