Возвращение с Западного фронта (сборник). Эрих Мария Ремарк
По сигарете за час. Мы жили бы себе забот не зная, да еще имели бы выгоду.
– Альберт, – вспоминаю я, – а наши мешки со жратвой…
Нам становится грустно. Все это нам очень пригодилось бы. Если бы поезд отходил днем позже, Кат наверняка разыскал бы нас и принес бы нам нашу долю.
Ведь вот невезение. В желудке у нас похлебка из муки – скудные лазаретные харчи, – а в наших мешках лежат свиные консервы. Но мы уже настолько ослабели, что не в состоянии волноваться по этому поводу.
Поезд прибывает лишь утром, и к этому времени в носилках хлюпает вода. Фельдшер устраивает нас в один вагон. Повсюду снуют сестры милосердия из Красного Креста. Кроппа укладывают внизу. Меня приподнимают – мне отведено место над ним.
– Ну обождите же, – вдруг вырывается у меня.
– В чем дело? – спрашивает сестра.
Я еще раз бросаю взгляд на постель. Она застлана белоснежными полотняными простынями, непостижимо чистыми, на них даже видны складки от утюга. А я шесть недель не менял рубашки, она у меня черная от грязи.
– Вы не можете влезть сами? – озабоченно спрашивает сестра.
– Залезть-то я залезу, – говорю я, чувствуя, что взопрел, – только снимите сначала белье.
– Зачем же?
Мне кажется, что я грязен, как свинья. Неужели меня положат сюда?
– Да ведь я… – Я не решаюсь закончить свою мысль.
– Вы его немножко измажете? – спрашивает она, стараясь приободрить меня. – Это не беда, мы его потом постираем.
– Нет, не в этом дело, – говорю я в волнении.
Я совсем не готов к столь внезапному возвращению в лоно цивилизации.
– Вы лежали в окопах, так неужели же мы для вас простыни не постираем? – продолжает она.
Я смотрю на нее; она молода и выглядит такой же свежей, хрустящей, чистенько вымытой и приятной, как и все вокруг; трудно поверить, что это предназначено не только для офицеров, от этого становится не по себе и даже как-то страшновато.
И все-таки эта женщина – сущий палач: она заставляет меня говорить.
– Я только думал… – На этом я умолкаю: должна же она понять, что я имею в виду.
– Что же такое?
– Да я насчет вшей, – выпаливаю я наконец.
Она смеется:
– Надо же и им когда-нибудь пожить в свое удовольствие.
Ну что ж, теперь мне все равно. Я карабкаюсь на полку и укрываюсь с головой.
Чьи-то пальцы шарят по одеялу. Это фельдшер. Получив сигары, он уходит.
Через час мы замечаем, что уже едем.
Ночью я просыпаюсь. Кропп тоже ворочается. Поезд тихо катится по рельсам. Все это еще как-то непонятно: постель, поезд, домой. Я шепчу:
– Альберт!
– Что?
– Ты не знаешь, где тут уборная?
– По-моему, вон за той дверью направо.
– Сейчас посмотрим.
В вагоне темно, я нащупываю край полки и собираюсь осторожно соскользнуть вниз. Но моя нога не находит точки опоры, я начинаю сползать с полки – на раненую ногу не обопрешься, и я с треском лечу на пол.
– Черт