Сибирь-медвежья сторонка. Сармат
собралась вокруг Николая. Все поздравствовались с ним и стояли в ожидании московских новостей. Николай снял седельную суму и стал оделять своих сожителей домашними постряпушками. Через малое время он сказал:
– А новостей, робяты, у меня нет хороших из Москвы, там одна новость: людей таперича на кострах жечь стали ещё больше за двуперстное знамение.
Потом все ватажники расселись в кружок, и Николай стал рассказывать, что ему наказывал отец.
– Батя мой сказывал: мол, нужно всем лошадей завести, на них мы скорее доедем до места. Ефимков серебряных тоже надо каждому взять поболе, ружья, снаряды к ним, да и одёжей зимней надо запастись: шубами, валенками. В тайге-то взять будет негде справу зимнюю. Ну там топоры, ножи и корчаги разные – в лесу всё сгодится. Потому и кони нужны: на себе всё переть замаешься, а на лошади ладно будет.
На круг вышел уставщик Аверьян Саввич и молвил:
– Коли у нас дело так сурьёзно пошло и ватага у нас образовалась, надоть нам старшого выбрать, чтобы слушаться его беспрекословно. Будучи молодым, я в казаках служил, в куренях вместях жили; вот уж, я вам скажу, где порядок был дык порядок. Один за всех, и все за одного. Что атаман сказал – по нраву нет ли, а делай. Так и нам надоть: с распорядком в походе легше. Моё дело – духовные заботы, а на мирские дела нужон другой человек.
Только произнёс эти слова Аверьян, как все повернулись лицом к Николаю. Аверьян сказал:
– Давай, Никола, народ тебя кликать станет, я уж вижу. Ты сам-то не будешь супротив? Нет? Тогда решено; поднимай руку, кто за Николая.
Руки подняли все – так со смешками и шуточками Николая выбрали в башлыки, сиречь в атаманы.
– Ну, раз выбрали вы меня, – сказал Николай, – таперича слушай мой приказ: у кого родители в Москве, сходите да проститесь с имя, запаситесь чем надоть на путь дальний. Через три дня чтобы все здеся были. Ждать никого не будем.
Это очень примерный путь, по которому предстояло пройти нашим путешественникам. Только они об этом ещё не знали. Может быть, и хорошо, что не знали. Может, испугались бы такой дороги в пять тысяч вёрст, да не железной дорогой, а всё вершим, водным и пешим ходом. Так или иначе, но они прошли этот путь от начала до конца.
Через час полянка у зимовья опустела, остался только один Степан Малыгин. У него родных не только на Москве не было, у него родных не было вообще: сгорела родня вся, мать только его как-то сумела вытолкать в боковую улочку, когда их вели на гарь. С того времени и жил сиротой, пока к ребятам в скиту не прибился. Парнишка он был хороший, тихий, только огня боялся.
– Ладноть, казак, давай будем обед готовить. Где там у нас харчишки? Неси мою котомку, а я пока огонёк разложу, да дымокур сделаем, ить комары с мошкой совсем загрызли нас, – сказал Николай.
С этими словами он удалился в лес и вернулся к становищу с доброй охапкой хвороста. Достал кресало и начал поджигать бересту в кострище. Раз пять пришлось ему вжикнуть кресалом, пока огонь не занялся. Когда огонь разгорелся достаточно, Николай