В сумерках мортидо. Константин Борисович Кубанцев
врачу бумаги, приносил из кабинета копии методичек и исполнял обязанности “козла отпущения”, если того требовали обстоятельства и производственная необходимость. Его и наказали. Впрочем, что значит – наказали? Сам он отнесся к этому философски – деньги не отняли, по лицу не били, а выговор – пчхи-и!
Позднее сентябрьское солнце пригревало, не оставляя ожогов. И закончился день, суматошный и потный, и прохладное шампанское освежило, взбодрило. И создалось впечатление, что все обошлось.
Не верное сложилось впечатление, ничего не обошлось!
Конечно, об этом случае узнали все! Даже самая распоследняя санитарка в больнице, выжимая половые тряпки в женском туалете, судачила с раздатчицей, что зашла пописать и перекурить, о произошедшем казусе. Знали больные. Знали их мужья жены, знали родственники близкие и дальние. В Саратове, в Куйбышеве, в Таганроге и не весть знает где.
Муж одной из пациенток оказался работником органов. И он узнал. И в прокуратуры – тоже! И узнал весь город – город одного дня, одной новости, одной смерти.
В больницу нагрянули.
Эксперты извлекли из сейфа главного врача паспорт. Подсушили его и, через некоторое время, прочли. И выяснили, что умерший был родом из города Н.
Запрос – ответ. Оказывается его давно разыскивают!
Теперь весь удар гидравлической мощи негодования пришелся по главному врачу. Впрочем, несправедливо! В конечном счете он избавил родственников от лицезрения тела их отца и мужа, безвременно их покинувшего. А это, на момент захоронения, было дело благое, (если верить очевидцам из семейства лифтеров). Этим волевым поступком наш безымянный главный врач мог бы гордиться в своей заслуженной старости, если бы сам так плохо себя не чувствовал.
Но когда через месяц страсти улеглись, он “сунул” в мэрии и облздраве, кому надо и сколько, и сохранил свою должность. А нач. меда, так же безусловно сохранившего свою предначертанную ему должность и судьбу, продолжали пинать и царапать. Ведь именно для этого он и назначен!
Глава IX
– Костя.
Не услышал, подумал Павел, когда идущий впереди завернул за косяк и скрылся из виду. Слишком громко кричать в затихшем отделении не хотелось. Больные улеглись, многие уже задремали, а сон у них тревожный. Без особой нужды тревожить его не стоит.
Продолжая размышлять о Малове, Павел поравнялся с дверью своего кабинета и после секундного раздумья отпер ее и вошел. Не присаживаясь, он достал из тумбочки стола бутылку коньяку, выполняя движения почти автоматически, машинально, и наполнил рюмку.
“А все-таки, что ему надо? В реанимации-то? Кроме жены Куваева – больных из отделения нет… Уж не собирается ли он к ней подкатить? А через нее – и к мужу? Денег ищет спонсорских? Хм, моя больная, я оперировал… Или он направился в опер. блок? Тем более, странно. Пожалуй, придется подняться”.
Павел поднес рюмку ко рту и задумчиво выпил.
“Стоит подняться, стоит”.
Павел поставил рюмку на стол.
Он опять вышел в коридор.
Проходя