Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья. Джон Келли
войны.
«Город делает людей свободными», – говорили друг другу средневековые немцы, но сочетание людей, крыс, блох, отходов и мусора, сосредоточенных в пределах нескольких квадратных километров городской стены, превратило средневековый город в клоаку. К началу четырнадцатого века в городской Европе скопилось столько грязи, что во французских и итальянских городах улицы стали называть в честь человеческих фекалий. В средневековом Париже названия нескольких улиц были образованы от merde, французского слова, обозначающего «кал»: Рю Мердо, Рю Мерделе, Рю Мердуссон, Рю де Мердон и Рю Мердиер, а также Рю дю Пипи. Другие парижские улицы получили свои названия от животных, которых резали на скотобойнях. Была улица Champs-Dolet, название которой примерно переводилось как «поле страданий и криков», и l’Echorcheire: «место измельчения»[57]. У каждого города любого размера в Европе был свой вариант l’Echorcheire: скотобойня открытого типа, где мясники в окровавленной одежде резали, рубили и пилили среди разбросанных частей тела и субпродуктов под мучительные стоны умирающих животных. Один разгневанный лондонец жаловался на то, что сток с местной бойни наполнил его сад «вонью и гнилью», в то время как другой заявил, что кровь убитых животных затопила близлежащие улицы и переулки, «порождая мерзкое гниение и отвратительное зрелище для всех живущих рядом». В большей части средневековой Европы санитарное законодательство состояло из постановления, требующего от домовладельцев три раза кричать «Берегись!», прежде чем вылить полный ночной горшок на улицу.
Средневековая деревня, где проживало 90 процентов населения, была еще более опасным местом, чем средневековый город. Крестьянские дома с тонкими стенами были совершенно не герметичными, а соотношение количества крыс на душу человека в сельских районах было очень высоким. В городе крысиные колонии обычно «делили свое внимание» между несколькими домами на улице, но в деревне, как правило, одна крестьянская семья становилась целью для целой колонии грызунов.
Тело средневекового европейца было в таком же ужасающем состоянии, как и средневековая улица. Эдуард III шокировал Лондон тем, что за три месяца трижды совершил омовения. Фриар Альберт, монах из «Декамерона» Боккаччо, демонстрировал более типичное отношение средневекового человека к личной гигиене. «Так сделаю же я сегодня, чего давным-давно не делал: разденусь», – радостно говорит монах[58]. Один английский летописец сообщает, что, когда вероломно убитого Томаса Бекета раздели догола, паразиты из его тела «убегали, как вода из кипящего котла»[59].
Можно утверждать, что господствующая в средневековой Европе религиозная и медицинская ортодоксальность также сделала людей предрасположенными к чуме. Ведь, по сути, она продвигала программу общественного здравоохранения, основанную на пренебрежении чистоплотностью и культе молитвы. Образованные представители общества, находящиеся под влиянием теорий Галена, бывшего спортивного
Жан-Пьер Легуэ,
Джованни Боккаччо,
Теренс Маклафлин,