Крест. Галина Владимировна Остапенко
без мамы, так как она была за 70 километров, а по реке так быстро не доедешь, погрузли в него. Через час я была в Киренске, более крупном городе. Он стоял на слиянии рек Лены и Киренги. Мне тут же сделали операцию, и через неделю я была в семье дяди Пети, папиного брата, который жил в этом городе. Операция прошла удачно, и я уже на следующий день после выписки из больницы полезла на крышу дяди Петиного дома, следом за двоюродным братом Геной. Дом их стоял на берегу Лены. Весь берег был завален бревнами, было много плотов. Река была широкой и бурной. Мне захотелось побегать по бревнам. Они были огромной толщины. Играя на одном из плотов, нога моя соскользнула и провалилась между бревнами. Ногу сдавило. Раздвинуть бревна, чтобы высвободиться, не было сил. Я сидела на плоту, одной ногой в ледяной воде, зажатой бревнами, и плакала. Берег, как назло, был пуст. Сколько я просидела так, не знаю. Вдалеке увидела мужчину и стала кричать: «Дяденька, помогите!» Он с трудом вытащил меня из «плена» и повел домой к моему дяде, почти неся меня на руках. На ногу встать я не могла. Колено сильно распухло. А к вечеру вся нога превратилась в бесформенное бревно. Кожа натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет. Баба Катя, которая приходилась тещей моему дяде, обложила всю ногу компрессом из мочи. Всю ночь я не спала от сильной боли. На следующий день эту процедуру она повторила. И через несколько дней, к приезду мамы, нога была почти в порядке.
На летние каникулы меня все-таки отправили в костный санаторий. Он назывался «Жердовка» по названию одноименной деревни, и находился недалеко от Усть-Орды, бурятского национального округа, что в Иркутской области. В санатории лечились и взрослые, и дети школьного возраста. Здание было небольшим, деревянным. Эти месяцы запомнились тем, что там я научилась играть на гитаре. Учились мы друг у друга на слух. Желание было очень сильным, и я с самого утра начинала перебирать струны. Вскоре пальцы покрылись пузырями. Потом они полопались и на их месте образовались твёрдые мозоли. Мы, как и все подростки, дружили, гуляли и, конечно, принимали профилактическое лечение. И всё-таки очень хотелось в свою семью.
В августе мама забрала меня домой. Как же было здорово дома! Я завидовала братьям, что им не надо ездить по больницам, постоянно обследоваться, жить по строгому режиму, принимать бесконечные лекарства, колоть уколы!
Папа часто рыбачил, ходил на охоту за дичью. Уток приходилось ощипывать нам с мамой, но зато у нас почти всегда было мясо и рыба. Я не представляла себе, что мясо можно покупать в магазине. И как однажды была удивлена, когда мы с мамой прилетели в Иркутск и остановились у папиной двоюродной сестры, тети Паны. Она послала свою дочь Галю в магазин за мясом. «А разве мясо покупают в магазине?» – поразилась я. На что она с не меньшим удивлением ответила: «А где же его берут?!» Потом рассмеялась и сказала: «Мы ведь не в тайге живем и на охоту у меня ходить некому». Дочь она воспитывала одна.
Тогда же я впервые увидела морскую рыбу камбалу и с интересом смотрела, как ее разделывают.