Клюв/ч. Мария Фомальгаут
не явь, это не пойми, что такое. Проще сказать, – меня подхватил временной поток – и это тоже будет неправдой, еще непонятно, кто кого подхватил, то ли я его, то ли он меня, то ли и так, и так. Временной поток, в котором я оказался…
…и снова не так, не так, – не было никакого временного потока и меня, теперь я был потоком, и поток был мной, крепко, неразлучно, неразрывно. Пытаюсь понять, что страшнее – быть живым и почувствовать себя потоком времени или быть потоком и осознать себя после миллиардов лет небытия, познавать себя – через то влажное, животрепещущее, пульсирующее, что втянулось в поток времени. Первый раз – за небытие и небытие – сказать кому-то никому, самому себе – я есть. Прочувствовать себя – от Большого Взрыва до Большого Коллапса, пробежаться по изгибам своей истории туда-сюда, посмотреть, как загораются и гаснут звезды, я раньше и не осознавал этого – звезды.
Оглядеться. Понять, что среди бесконечного числа временных потоков занимаю меньше, чем последнее место, что мир еще вообще не знал временных потоков, которые осознавали бы себя за счет одного-единственного разума. Но это еще не самое страшное, – самое страшное то, что меня разоблачат с минуты на минуту…
И, черт возьми, надо что-то придумать, чтобы этого не случилось…
– …спа… …спа… …спа… си… спаси… спаси… те…
Они окружают, – гибкие, извилистые, бесконечно меняющиеся временные потоки. Думаю, будут они помогать своему пострадавшему собрату, или уничтожат меня с потрохами, ну а что, в конце концов, если они не брезгуют выхватывать друг у друга умнейшие умы, то и пострадавшего распотрошат в два счета…
– Там… там… – отчаянно пытаюсь что-то выговорить, получается плохо, – я… там… там он… он…
– Кто он? – наконец, спрашивает время, вобравшее в себя гениальнейших поэтов. Оно кажется мне добрее остальных, может быть, только кажется.
– Время… поток времени… – мне трудно говорить на их языке, ведь какие-то неколько часов назад я не знал их языка, я вообще не знал, что бывают какие-то языки, и что вообще есть какой-то я, все это показал мне пульсирующий, трепещущий, который теперь отчаянно пытается понять чужой язык.
– Какой поток?
– Он убивает… – кажется, я правильно сказал «убивает», подобрал символ небытия.
– Кого убивает? Что вы несете?
– Да не слушайте его, странный он… – это «странный» звучит как-то нехорошо, с каким-то подтекстом, ненормальный, что ли, невменяемый, в общем, ничего хорошего.
Выпаливаю им в ли… то есть нет у них никаких лиц, о чем я говорю:
– Он убивает людей… он чуть не убил меня… моего человека.
– Кто он? – спрашивает поток, вобравший в себя лучших поэтов.
– Он… поток.
– Какой поток?
– Я не помню… не помню.
– Бред какой-то, зачем ему это делать? – поток времен, собравший у себя величайших математиков, смотрит на меня с презрением, – я понимаю, забирать… но убивать?
– Но он убивает.
– И кого же