Она и её Он. Марина Зайцева
звучал колюче и холодно, но все уже смеялись. Смех прятал под себя, как замерзшие ноги под одеяло, и неловкость момента, и очевидную его неизбежность, и неразрешимость.
Я тоже смеялась. От этого становилось так легко и хорошо! С меня упала вся ответственность за происходящее. А еще я почувствовала, как плотно меня прижимает к себе любимый человек. Как он держит меня собой, руками. Как у него изменилось тело, ушла твердость. У него пульсировал живот, от него шел жар, от груди шел жар, ладони были раскаленными, на шее пульсировала артерия, некоторые длинные волоски выбились из туго скрученной на затылке косы и лежали, прилипнув, на коже.
Я обняла его, прижалась носом и щекой под ухо. И ти-и-и-хо, так тихо, как только могла, шепотом, почти только дыханием, пропела ему в ухо, думая, что он услышит и боясь, что нет.
– Я люблю тебя.
Он ровно и глубоко задышал, обнял меня в ответ. Так же мягко, так же легко, без свободного пространства, приподнимая над полом. Уперся губами мне в ухо, полуприкрытые глаза, закатившиеся под веки, мягкая щетина, влажное дыхание:
– Я люблю тебя.
И этим ситуация завершилась. Начался чай, притащенные из магазина продукты, салат, состоящий из айсберга, маслин, брынзы и корнишонов. Я люблю тебя. Простые повседневные дела, в которых всем удобно. Обычные движения, обычные интонации. Проснувшиеся на запах жарящегося с сыром хлеба люди. Проснувшаяся Маша, пришедшая босиком и в большой полосатой пижаме, обнявшая Ромку за голову родным и найденным перебором за годы жестом. Я люблю тебя. Чашки, накапливающиеся в раковине, нервозные хохотки, разговор цитатами в стиле постмодерна. Приветствия с узнаванием и удивлением. Шуточки от мало, но знакомых и добрых людей, посвященные объяснению Сашиных причуд. Закончившиеся стулья и я, переместившаяся к нему на колени. Его рука на моем животе. Его бедро между моих ног, его пальцы на моих. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Люблю Тебя. Я.
Глава 18
Погружаясь в недра опаринского бульона воспоминаний, сейчас у меня возникает ощущение, что я вот-вот утону. Но, если досматривать, то тот маленький отрывочек, который еще остался перед межгалактическим скачком – до конца. И уж только тогда возвращаться в мою нынешнюю очаровательно бессодержательную реальность. Я вернулась домой вовремя, как и говорила, для галочки. И вот вместо того, чтобы тихонечко проскользнуть в свою комнату, врубив, допустим, Кобейна в наушники, сделать вид перед собой и домашними, что все штатно и объективно. Тем самым избежав каких-либо расспросов, потому как не будет прецедента контакта. Вот вместо всего этого, я, плавая в междумирьи, пошла на кухню пить чай. Воскресным вечером все семейство было дома, так что волей случая мой отец зашел на кухню – тоже за чаем. С пирожками. И вместо того, чтобы обронить две-три добрые и ни к чему не обязывающие фразы, обрел себя в желании поучаствовать в моей биографии. В детстве мы с ним были в добрых, хотя и очень отстраненных отношениях. Я его мало помню в своей жизни, пока на началась кутерьма. Но помню, что я его любила и любила его слушать, что любое внимание с его стороны сохранялось в розовом и бархатистом тайнике моего сердца.