Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия. Виктор Тюрин
меня всего, бросил на бок, а затем обрушил край окопчика, почти полностью засыпав землей. Потом на меня что-то упало, чем-то твердым больно ткнув меня в лицо, и я почувствовал, как потекла кровь. Открыл глаза, но сразу закрыл их от режущей боли, тогда я на ощупь попытался отодвинуть то, что на меня свалилось. Только успел приподняться, как в следующую секунду мне словно железным молотком кто-то с размаха врезал по каске. Я даже боли не почувствовал. Земля стремительно рванула мне навстречу, и… я потерял сознание.
Армейские части, удерживающие плацдарм, получили шанс. Красноармейцы кинулись в этот прорыв, с бесстрашием обреченных, у которых вдруг появилась возможность выжить. Визг мин и грохот разрывов немецких снарядов смешались со стонами и криками боли, но красноармейцы, невзирая на потери, рвались вперед. Спустя какое-то время наступающим частям пришла на помощь авиация. Штурмовики, пикируя, расстреливали фрицев из пулеметов и скорострельных пушек, а израсходовав боезапас, круто взмывали в небо, чтобы дать место следующему звену. Не успели они улететь, как пришла очередь бомбардировщиков. Тяжелогруженые самолеты с красными звездами на крыльях, раз за разом сбрасывали свой смертоносный груз на головы отступающих и растерянных немецких солдат, а затем ложились на обратный курс. Оказавшись под массированным ударом русской авиации, гитлеровцы дрогнули и стали быстро отступать.
Гремели разрывы, стреляли пулеметы и винтовки, с громким топотом пробегали мимо солдаты, где-то дико кричали раненые, но все эти звуки боя сливались в моей голове в невнятный, но громкий гул. Я почти не воспринимал окружающую действительность, пока в какой-то момент не стало тяжело дышать. Инстинкт самосохранения заставил меня задергаться, и спустя какое-то время я смог освободиться от навалившейся на меня тяжести. Открыл глаза и увидел труп партизана. Это его бросило на меня во время очередного разрыва снаряда. Лица у него не было. Меня вырвало, и я снова потерял сознание. Снова очнулся уже от жесткого толчка в грудь, а затем услышал чей-то громкий голос:
– Тут фриц живой!
Очнувшись, ощутил на губах вкус крови и рвоты, а в верхней части груди – огненно-острую боль. Не сдержавшись, застонал.
– Товарищ сержант, сюда идите! – снова раздался тот же голос.
Я попытался разглядеть крикуна, но стоило повернуть голову, как перед глазами поплыла муть, и сознание снова провалилось в пустоту. Когда я очнулся в очередной раз, то увидел, что лежу на носилках, в каком-то полутемном бараке. Кругом стоял шум, и все почему-то говорили по-немецки. Меня мутило, думать ни о чем не хотелось.
– Смотрите, наш унтер глаза открыл, – раздался чей-то голос.
«Кто унтер?» – спросил я сам себя, но так и не получил ответа, губы сами по себе прошептали по-немецки:
– Пить.
Кто-то поднес мне кружку с холодной водой. Стоило мне напиться, я сразу закрыл глаза, чтобы избежать лишних вопросов, а затем сам для себя незаметно провалился в сон. Следующий раз очнулся уже где-то утром, когда