Гаргантюа и Пантагрюэль. Франсуа Рабле
ревел как корова. И вдруг начинал смеяться как теленок, вспомнив про Пантагрюэля:
– О, мой маленький сынок, – говорил он, – мой п…чик, какой хорошенький! Как я благодарен богу за то, что он дал мне такого веселого, такого прекрасного и радостного сына. Выпьем! Бросим печаль! Принеси-ка вина получше, сполосни стакан, положи скатерть, гони собак вон, раздуй огонь, зажигай свечу, закрывай дверь, нарежь хлеб! Гони нищих вон, подай им то, что они просят! Возьми мой плащ; я надену камзол, чтобы лучше отпраздновать крестины.
Но при этих словах он услышал литию и панихиду, которую служили священники, хоронившие его жену, прервал себя на полуслове и, как исступленный, закричал:
– Господи боже, неужели горе мое не кончится никогда! Я не могу примириться с этим: ведь я уже не молод и старею с каждым днем; погода опасная, я могу схватить лихорадку, – чего доброго, сойду с ума. Честное слово, лучше плакать поменьше, а пить побольше. Супруга моя умерла; хорошо! Но, клянусь богом, слезами мне ее не воскресить. Ей теперь хорошо! Она, по крайней мере, в раю, если еще не лучше! Она молит бога за нас, она блаженствует, и ни несчастия, ни бедствия наши не тревожат ее.
«Бог хранит живущих; мне надо подумать о том, чтобы найти другую. Но вы вот, – обратился он к повитухам, – да где же вы? Добрые люди, я не вижу вас… Идите на похороны, а я тут понянчусь с сыном, – я очень расстроен и могу заболеть. Идите, да сперва выпейте как следует. Вы будете лучше себя чувствовать, верьте моему честному слову.
Те повиновались и отправились на похороны, а бедняга Гаргантюа остался в своем жилище. И написал эпитафию в стихах для надгробного памятника покойной своей супруге:
«Она скончалась, благородная Бадэбек, казавшаяся мне всегда такой милой и наивной, скончалась от родов. Лицом – Ревекка, телом – испанка, а дородством – швейцарка. Молите бога, да будет милостив к ней и да простит ей, если она в чем преступила его заповеди! Здесь покоится тело ее, беспорочно жившее и умершее в год и день, как она скончалась».
ГЛАВА IV. О детстве Пантагрюэля
У древних историков и поэтов я нахожу, что многие в этом мире рождаются самым необыкновенным образом, о чем долго было бы рассказывать; почитайте об этом Седьмую книгу Плиния, если у вас есть время.
Но вы никогда не слышали о чем-либо более чудесном, чем младенчество Пантагрюэля. Трудно поверить, в какой короткий срок он вырос и окреп! Это совсем не Геркулес, который убил, будучи в колыбели, двух змей, потому что эти змеи были очень маленькие и слабенькие! А Пантагрюэль в колыбели совершил действительно страшные вещи. Я не буду говорить о том, как за один раз он высасывал молоко из 4 600 коров, и как для того, чтобы построить печь для варки кашицы, были заняты все печники из Сомюра в Анжу, из Вильдье в Нормандии. И эту кашицу ему подавали в огромном колоколе – и теперь этот колокол показывают в Бурже, близ дворца. Но зубы у него были и тогда такие крепкие и сильные, что он отломил ими от посудины порядочный кусок, как это и видно. Однажды утром, захотев пососать одну