И охотник вернулся с холмов. Мария Пастернак
все ли на месте, пока я помогал ему облачаться, они репетировали, пели громким сдавленным полушепотом Gloria, Gloria in exelsis Deo, а потом Puer natum in Betlehem, Aleluiah![33]
Тихо, точно боялись ненароком разбудить этого мальчика.
Внезапно приоткрылась дверь, и в нее заглянул Дуг. Мы встретились с ним глазами.
– Пойди поздоровайся с Мартой, – громко прошептал он.
– Потом, – отмахнулся я. – Когда вы приехали?
– Вот только что. Она хочет тебя видеть.
– Иди, иди, – сказал отец Саймон. – У нас еще есть немного времени. Дуглас, вы не могли бы сказать всем – если кто нуждается в исповеди, я готов их принять.
– Я нуждаюсь, – быстро проговорил отец.
– Ну, вот с вас и начнем. Миссис Кавендиш, Бренда, скажите, а почему вы не открыли органолу?
– Алистер не может найти ключ.
Когда я увидел Марту первый раз, я немного удивился. Она не была похожа ни на одну из прежних отцовых подружек, просто совсем другая. Не красавица, без боевой раскраски. Круглое лицо, светло-серые глаза – она скорее напоминала немку, чем итальянку. Но когда я узнал ее лучше, я понял, что отец нашел в ней и почему влюбился. Она была очень умная, очень доброжелательная и настоящая, открытая. Она любила дом, готовку, льняные скатерти, пирожки с сыром. У нее были смешные ямочки на щеках. Рядом с ней было хорошо, она никогда ничего не держала от вас за спиной. Мы расцеловались.
– Я испекла хлеб для Йоля, с предсказаниями. У вас ведь так делают, да? Мне Дуглас сказал. Но не знаю, хватит ли на всех. Восемь таких… плетеных бубликов.
– Хватит, если мы их преломим.
– Я запекла туда всякую ерунду. Но если делить на мелкие куски, кому-то ничего не достанется.
– Значит, такая будет его судьба. – Я пожал плечами. – В этом году с ним не произойдет ничего.
Она тряхнула головой.
– Знаешь, неплохая перспектива!
– Ты будешь петь? – спросил я. – Хор репетирует.
– Я – петь? – Она с испугом посмотрела на меня. – Знал бы ты, о чем просишь.
– Ты же итальянка.
– Ты же шотландец, – передразнила она. – Почему ты не в юбке?
– Не в килте…
– Ну вот, не в этом вот самом? И не играешь на волынке пиброх[34]?
Я рассмеялся и вернулся в капеллу. Пробежал глазами и без того хорошо знакомый текст Исайи, потом сел, подобрав ноги под стул, и стал ждать, когда отец Саймон закончит исповедовать. Люди потихоньку протискивались в приоткрытую дверь, брали складные стулья, раздвигали их, расставляли на середине, говорили вполголоса. Атмосфера тайны, что зародилась сегодня в глубоком холоде и мраке апсиды, постепенно растекалась в теплом свете свечей, росла, распространялась, пока не захватила всех людей и все пространство, не поселилась вверху под сводом, где воздух дрожал от свечного пламени.
Пришел наконец Эндрю – карлик Снорре – и открыл органолу. Сел перед ней на табурет, принялся пробовать регистры, заставив хор испуганно смолкнуть. Что-то там у него не ладилось. Наконец он кивнул миссис
«Слава в Вышних Богу» и «Мальчик родился в Вифлееме, аллилуйя» – рождественские песнопения
Пиброх – мелодия для волынки.