Хельмова дюжина красавиц. Ведьмаки и колдовки. Карина Демина
прочим, – замолкать это недоразумение не собиралось, – вы меня шантажировали!
– Дуся!
Аленка уставилась на Евдокию с укоризной. Конечно, как у нее совести-то хватило шантажировать самого старшего актора.
А вот обыкновенно.
Хватило.
И Евдокия если о чем и жалеет, так о том, что сразу его по голове не огрела. Следовало бы.
Огреть. Привязать, а там уже и допрашивать.
– Шантажировала. – Почуяв в Аленке сочувствие, Себастьян Вевельский открыл и второй глаз и томно ресницами взмахнул.
Ручку смуглую приподнял, к голове прижал, будто бы болит…
…болит.
И правильно, что болит, и не надо было Аленку звать, но Евдокия испугалась, что и вправду прибила ненароком это недоразумение в панталонах. А что, рука-то у нее маменькина, тяжелая.
– Вы лежите, лежите. – Аленка села на пол и ладони на макушку смуглую возложила с видом таким, что Евдокия едва не усовестилась. – Больно?
– Очень, – сказал этот фигляр, голову задирая так, чтобы Аленке в глаза заглянуть. – Просто невыносимо…
– Дуся!
– Что «Дуся»? Дуся желает знать, как давно это… – она пальцем ткнула, чтобы не осталось сомнений, о ком речь идет, – за вами… за нами подглядывало?
Аленка, верно вспомнив первый вечер в Цветочном павильоне, зарделась, но рук не убрала. И Евдокия мрачно подумала, что бить-таки следовало сильней.
– Я не подглядывал, – поспешил оправдаться Себастьян, болезненно кривясь, точно сама необходимость разговаривать с Евдокией причиняла ему немалые мучения. – Я наблюдал.
– Принципиальное различие.
– Дуся!
– Ваша сестрица меня ненавидит! – пожаловался Себастьян, поджимая губы…
…ишь, развалился.
– Дуся, – Аленкины брови сдвинулись над переносицей; и, таки оторвавшись от пациента, которого, судя по Аленкиному виду, она готова была лечить хоть всю ночь напролет, и желательно не в Евдокииных покоях, она встала, – Дуся, это же…
Себастьян Вевельский с готовностью закрыл глаза, показывая, что подслушивать не намеревается и, вообще, находится если не при смерти, то всяко в глубоком обмороке.
– Дуся… – Аленка взяла сестрицу под руку и зашептала: – Я понимаю, что получилось нехорошо и ты на него обижаешься… но это же живая легенда!
– К сожалению…
– К сожалению, легенда? – Себастьян таки не удержался и приоткрыл глаз, на сей раз правый.
– К сожалению, живая, – поправила Евдокия и, погладив верный канделябр, добавила: – Пока еще.
– А теперь она мне угрожает!
Боги милосердные, какие мы нежные. А вот хвост из-под ноги правильно убрал, и не то чтобы Евдокия собиралась наступить, но пусть конечности свои, включая хвост, при себе держит.
Евдокия руки от канделябра убрала и, выдохнув, велела:
– А теперь рассказывайте.
– Что? – в один голос поинтересовались Аленка и Себастьян.
– Все.
– Все –