Удольфские тайны. Анна Радклиф
плохо. Тереза, заметив ее реакцию, хотела было убрать шляпу, но Эмили покачал головой:
– Нет, пусть останется. Я пойду к себе.
– Но, мадемуазель, ужин готов.
– Я не могу ничего есть. Лучше поднимусь в свою комнату и лягу спать. Завтра почувствую себя лучше.
– Так нельзя! – воскликнула экономка. – Дорогая госпожа, непременно надо поужинать. Я приготовила прекрасного фазана. Старый месье Барро прислал птицу сегодня утром. Вчера я его встретила и сказала, что вы возвращаетесь. Никого печальная новость не огорчила так, как его!
– Правда? – переспросила Эмили, ощутив, как сочувствие постороннего человека наполняет сердце теплом.
Наконец, немного успокоившись, она ушла к себе.
Глава 9
Ни голос музыки, ни дивные цветы, Ни живописи яркое виденье Не смогут подарить восторги красоты, Что ветра свежего приносит дуновенье. Спокойный дождь, таинственный туман Холмам даруют влажную усладу, А с запада последний отсвет дан, Прохладный вечер нам сулит отраду.
Вскоре после возвращения в Ла-Валле Эмили получила письмо от мадам Шерон. После банальных выражений сочувствия, утешений и советов та приглашала племянницу в Тулузу и добавляла, что, поскольку покойный брат поручил ей воспитание дочери, она считает себя обязанной следить за ее поведением. Сама же Эмили хотела одного: оставаться дома, в родных стенах, напоминавших о прежнем счастье в окружении ушедших родителей, там, где ничто не мешало сколько угодно плакать и каждую минуту представлять милые образы, – но ничуть не меньше стремилась избежать недовольства мадам Шерон.
Хотя преданность отцу не допускала сомнений в правоте Сен-Обера поручить судьбу дочери заботам сестры как единственной родственницы, Эмили прекрасно понимала, что этот шаг поставил ее счастье в зависимость от прихотей тетушки. В ответном письме она просила позволения на некоторое время остаться дома, в Ла-Валле, и ссылалась на крайний упадок сил, душевное истощение, потребность в тишине и покое. Она знала, что в доме тетушки не найдет ни того ни другого, поскольку благодаря унаследованному от мужа крупному состоянию мадам Шерон вела чрезвычайно рассеянную жизнь. Отправив письмо, Эмили немного успокоилась.
В первые же дни после возвращения ее навестил месье Барро – бывший друг отца, теперь искренне его оплакивавший.
– Моему горю нет предела, – сказал он, – так как не найти на свете человека, хоть в чем-то равного Сен-Оберу! Если бы я увидел ему подобного в так называемом светском обществе, то никогда бы не уехал в глушь.
Восхищение месье Барро вызвало глубокую благодарность Эмили. Она впервые почувствовала облегчение, беседуя о родителях с человеком, которого глубоко почитала как за доброту сердца, так и за деликатность.
Несколько недель прошло в тихом уединении, и постепенно