Василиса Опасная. Зеркальная маска джанары. Ната Лакомка
магию – ту, что можно использовать в быту. Например, они не изучают песнопения, потому что Морелли считает, что это никому не нужно – магия тонких вибраций. Есть гипноз, есть внушение, а музыка – это слишком узкая специальность, ею не каждый может овладеть. В нашей группе только Царёв и может… – он немного смутился, – ну, влиять музыкой… ты видела.
– То есть песнопения мы изучаем только ради Царёва? – процедила я сквозь зубы. – Чудесненько. А кто такой Морелли?
Мы поднимались по лестнице – мокрые насквозь, перепачканные грязью, но я почти не замечала этого, так мне хотелось разузнать побольше про то, что произошло.
– Кто такая, – поправил меня Анчуткин. – Ректор «ПриМы» – Марина Морелли. Она считает, что магией может овладеть каждый, при определенном усердии, и талант для этого вовсе не обязателен. А наш ректор считает, что главное – талант, – тут он ухмыльнулся так самодовольно, что я резко остановилась.
– А что ты ухмыляешься? – поинтересовалась я подозрительно. – Ты считаешь, это правильно? Про талант?
– Как же иначе? – он изумился так искренно, что я сморгнула, желая убедиться – настоящий ли Анчуткин стоял передо мной. – Талант – это главное. У кого нет таланта, тот не должен даже замахиваться на магию. Ты же видишь, что может получиться…
– Постой, – перебила я его. – А ты, значит, считаешь себя суперталантливым? У тебя сколько процентов волшебных сил? Десять? Пять?
Он смутился, снял очки, протер их краем мокрой толстовки, а потом опять напялил на нос.
– Вообще-то, у меня восемьдесят три процента, – сказал он добродушно.
– Класс «А»?.. – выдохнула я.
– Класс «А», – подтвердил он. – Но если честно, я в это не верю. И никто из нашей группы не верит. Но Кош Невмертич настаивает, чтобы я обучался по индивидуальной программе, поэтому меня сразу допустили в лабораторию и… и еще кое-куда.
Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя.
– И при классе «А» ты болтаешься среди «корешков»? – уточнила я, хотя и так все было понятно. Анчуткин был дважды неудачником – недотепой, который позволил собой помыкать «вершками», и обладателем высокого процента волшебной силы, которая никак пока себя не проявляла. И при всем при этом оказался снобом почище ректора, а это уже меняло мое к нему отношение. Очень нехорошо меняло. – Ну ты и балда, – сказала я и побежала вверх по лестнице.
– Василиса! – переполошился Анчуткин. – Ты обиделась? Но я тебе говорю, что никто не верит, что у меня восемьдесят три…
– Да пошел ты! – ответила я в сердцах.
Но пойти пришлось мне – в медчасть. Там нас осмотрели, переодели в сухое, и дали час, чтобы прийти в себя и выпить горячего чая с медом. У некоторых студентов были ожоги – небольшие, как у Царёва, которому обожгло ногу. Но он с гордостью показывал «вершкам» крохотное красное пятнышко повыше щиколотки и хвастался напропалую, как не испугался «приматов» и геройски спас Колокольчикову.
Все это не добавило мне доброго настроения, и на урок превращений я пришла