Дагги-тиц. Владислав Крапивин
периода“…
…– Да он все равно нас не слушает! Как горох о стену! – вдруг прорезался голос Таисии. – Чего мы мечем бисер!..
Инки встряхнулся, и липкая злость снова стала заползать в него. Да и не злость даже, а смесь досады и скуки.
– Пусть идет, – великодушно решила директорша. – Сейчас он ничего еще не осознал. Ни поступки, ни поведение. Может быть, подумает и что-то поймет.
– А кто ему объяснит? – капризно возразила Таисия. – Если дома ни матери, ни отца… Был бы папа вроде Расковалова, с милицейской портупеей…
„Не дождешься…“ – подумал Инки.
– Пусть идет… – повторила Фаина Юрьевна. Видимо, она была довольна, что с милицией не будет осложнений. – Иди, Гусев, и подумай…
Инки пошел к двери, расталкивая телом усталость, будто брел по грудь в воде.
– Постой! Ты ничего не хочешь нам сказать? – услышал он за спиной завуча Клавдию.
Инки понял, что хочет. Остановился. Оглянулся. Лиц он не различил, только пятна. И этим пятнам он утомленно и отчетливо сказал:
– Чтоб вы все сдохли…
На него не заорали, не пикнули даже. Инки шагнул в коридор и пошел в свой класс. Там на него смотрели с боязливым интересом. Таисия не возвращалась. Инки взял сумку и спустился на первый этаж. Раздевалка была заперта. Ну и наплевать, он зашагал домой так, в пиджаке. Было сыро, но не холодно.
На лестничной площадке, где привычно пахло квашеной капустой, Инки сдернул с шеи ключ на шнурке, отпер дверь.
В квартире стояла непонятная тишина. То есть ей и полагалось тут быть, но не такой же мертвой!
В грязных ботинках Инки скакнул в свою комнату.
Здесь не слышалось обычного „дагги-тиц“. Маятник не качался.
В чем дело-то? Инки утром до отказа подтянул самодельную гирю – ведерко с песком. Оно и сейчас висело высоко над полом. А ходики молчали.
Мухи на маятнике, конечно, не было.
Инки мизинцем качнул маятник. Тот неуверенно пощелкал с полминуты и замер. Больше толкать его Инки не решился. Показалось, что в молчании ходиков есть связанная с ним, с Инки, причина.
Под ходиками, у плинтуса, светлело крохотное пятнышко. Инки сел на корточки, будто его ударили под коленки. Пятнышко было желто-белым брюшком Дагги-Тиц. Муха лежала на спине, съежив лапки и раскинув крылышки…
А полной тишины все-таки не было. За окном, далеко где-то, назойливо стонал противоугоночный автомобильный сигнал…
Спичечный коробок
Инки помусолил палец, взял на него муху, переложил на ладонь. И стал сидеть на полу, прислонившись спиной к твердой стенке под замершими ходиками. Жидкое солнце просочилось из-за туч в окно, уронило на руку Инки желтое пятно. Он теперь впервые разглядел муху близко и подробно – ее согнутые лапки, прижатые к животу, похожему на ядрышко кедрового ореха; головку, будто сложенную из двух коричневых зернышек. Слюдяные крылышки с микроскопической сеткой прожилок… Инки погладил Дагги-Тиц глазами, но вдруг ему стало неловко: будто он разглядывает голую… ну,