По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову. Корейские сказки. Николай Гарин-Михайловский
коротким: «Хэ!» И это «хэ», как эхо бича из «Хижины дяди Тома», тяжело режет ухо.
Владелец – экономный, расчетливый человек. Он напоминает тип героя из «Паяцев» Леонковалло в первом действии, когда торжествующий хозяин выезжает на сцену: он бьет в барабан и смотрит, бьет и опять смотрит, словно считает: и эта телега, и этот осел, и этот весь цирк, и жена в тележке – всё это его и только его. И всё это даст ему денежки: круглые, золотые, и все они будут его и только его.
Дом владельцев со всеми удобствами и даже электричеством, но впечатление опять: все это так, между прочим, как и сама жизнь в доме, а главное там, в этой пыли и вони, где затрачен миллион, и все к нему приспособлено, и самой жизни нет, не чувствуется. Не хочется ни миллионов этих, ни всей этой прозаичной жизни. Доктор привез было свою гитару, но она так и пролежала на пароходике.
Две женских фигурки – миловидные – мелькали перед глазами. Но это как-то так, как второстепенное.
Тоже «женское», как величал сибирский ямщик своих женщин.
У рабочего человека, без капитала, С. Г. куда теплее и веселее.
Третий день на маленьком буксирном пароходе. Мы единственные пассажиры.
Ночевали сегодня посреди Шилки. По обыкновению, в три часа ночи спустился туман, и простояли до восьми утра. Ночь тихая, сырая и гулкая. Это вода Шилки, мутная, озабоченная, обгоняет нас. Скорость воды здесь, по определению капитанов, до ста верст в сутки. Вероятно, это так и есть, так как плесов, то есть тихих мест на реке, где нет струек и водяных вихрей, очень мало.
Часам к десяти утра выяснилось, и холод сразу сменился порядочной жарой, – одна параллель с Харьковом чувствуется.
Все те же гористые, пористые леса, пустынные берега. В них медведи, козы. Ниже верст на шестьсот начнутся тигры. Через двадцать – тридцать верст попадаются одинокие домики – это почтовые станции, их семь, или, как называют их здесь, – семь смертных грехов. Они тянутся до села Покровского, там, где сливаются Аргунь и Шилка, откуда, как известно, и начинается уже Амур.
Переезд от такой почтовой станции до другой, в лодке, занимает около суток. Места живописны, иногда горы громоздятся и ближе жмутся к реке, иногда расходятся и, покрытые синей дымкой, далекой декорацией стоят на горизонте.
Но все пустынно: нет людей, и не тянет к себе своей пустыней эта далекая сторона; увидеть и забыть.
Было пять часов вечера, когда мы подошли к устью Аргуни.
Аргунь вышла под острым углом из-за ряда высоких, зеленым лесом покрытых сопок (или салачков, как здесь называют). На мгновение мелькнула высокими горами сжатая долина Аргуни и даль уже китайских владений.
На острой косе, между Аргунью и Шилкой, расположилось наше небольшое казацкое селение – Усть-Стрелка[14]. Отсюда, ниже, весь правый берег уже китайский. Такой же пустынный, покрытый рублеными лесами, как и наш. На его берегу стога сена – это казаки наши снимают у китайцев их угодья в аренду.
По китайскому берегу в голубой блузе и широких штанах, с
Та самая Усть-Стрелка, к которой пристали аргонавты бывшего фрегата «Паллады» на сделанной ими самими в Японии шхуне «Хеде». Как известно, остов фрегата «Паллады», за ветхостью, был оставлен в Амурском заливе, а экипаж перешел на фрегат «Диану». Вследствие землетрясения, бывшего в Японии, «Диана» потерпела крушение, и ее заменила самодельная «Хеда» («Фрегат “Паллада”», том седьмой, стр. 554, соч. И. А. Гончарова). (