Когда опускается ночь. Уилки Коллинз
Смиренный Ломак был слишком скромен и не мог забыть свое место и завести беседу первым. Трюден был поглощен своими мыслями и не расположен разговаривать. Однако правила приличия требовали что-нибудь сказать. Не слишком вслушиваясь в собственные слова, он начал с пустой светской фразы:
– Жаль, мосье Ломак, что у нас было мало поводов узнать друг друга поближе.
– Я в неоплатном долгу перед восхитительной мадам Данвиль, которая избрала меня, дабы сопровождать ее сюда из поместья ее сына под Лионом, благодаря чему я имел честь быть вам представленным.
Красные глаза мосье Ломака, пока он произносил эту вежливую речь, внезапно нервически заморгали. Враги Ломака поговаривали, будто эти приступы глазной болезни, позволяющие уклониться от тяжкой обязанности глядеть прямо в глаза собеседнику, всегда приходят ему на помощь, когда он особенно неискренен или особенно коварен.
– Приятно было слышать, с каким глубоким уважением вы сегодня за ужином упоминали имя моего покойного отца, – продолжал Трюден, упорно поддерживая разговор. – Вы были знакомы?
– Я косвенно обязан вашему достойнейшему отцу своим теперешним положением, – отвечал управляющий. – Когда для того, чтобы спасти меня от бедности и гибели, было необходимо доброе слово человека влиятельного и почтенного, ваш отец произнес это слово. С тех пор я по-своему добился успеха в жизни – разумеется, весьма незначительного – и вот теперь имею честь надзирать над делами в поместье мосье Данвиля.
– Извините, но ваша манера говорить о своей нынешней должности несколько удивляет меня. Ведь ваш отец, насколько мне известно, был торговцем, как и отец Данвиля, который тоже был торговцем; разница лишь в том, что один потерпел неудачу, а другой нажил большое состояние. Почему же ваша нынешняя работа – честь для вас?
– Неужели вы не слышали? – воскликнул Ломак, всем своим видом выражая крайнее изумление. – Или слышали, но забыли, что мадам Данвиль принадлежит к одному из благороднейших домов Франции? Разве она никогда не говорила вам, как часто говорила мне, что ее брак с покойным мужем был мезальянсом и что главная цель ее жизни – вернуть сыну титул, хотя мужская линия ее рода прервалась уже много лет назад?
– Да, – отвечал Трюден, – помнится, я слышал нечто в этом духе, но не обратил внимания, поскольку подобные упования никогда не вызывали у меня особого сочувствия. Вы ведь уже много лет служите Данвилю, мосье Ломак; как вы… – Он замялся, а затем продолжил, глядя управляющему прямо в лицо: – Как вы считаете, его можно назвать добрым и хорошим хозяином?
От этого вопроса тонкие губы Ломака инстинктивно сжались, будто он не собирался произнести более ни слова. Он поклонился, Трюден ждал, он снова поклонился – и все. Трюден подождал еще. Ломак поглядел на собеседника прямо и открыто – но тут же глазной недуг взял свое.
– Похоже, вы спрашиваете не из пустого любопытства, если позволите – у вас особый интерес, – негромко заметил он.
– Я стараюсь быть откровенным со всеми, невзирая на обстоятельства, – парировал Трюден, – и буду