«Если мир обрушится на нашу республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1922–1941 годах. Александр Голубев
в обществе; при этом важнейшим условием достоверности информации являлся ее комплексный характер – перепроверка данных одних материалов другими. Время от времени информационные материалы сигнализировали о проблемах, появление которых не предвиделось и не осознавалось наверху. Контроль над общественным мнением позволял более эффективно влиять на него. Кроме того, система сбора информации способствовала контролю над всеми уровнями и разновидностями властных структур.
Пользуюсь случаем вспомнить добрым словом своих покойных учителей В. Г. Трухановского, Ю. С. Борисова, З. П. Яхимович и других, ныне здравствующих; поблагодарить друзей и сотрудников из Центра по изучению отечественной культуры Института российской истории РАН, а также коллег из ИРИ, научных институтов и университетов Москвы, других российских городов за поддержку и добрые советы при написании этой работы. Большое спасибо и работникам московских архивов, а также архивов Вологды, Екатеринбурга, Ижевска, Омска, Челябинска и др. за их всегда доброжелательное отношение. И, конечно, особое спасибо моей жене за ее помощь, поддержку и терпение.
Глава 1
«Окно в мир можно закрыть газетой»: Каналы получения информации о внешнем мире
В данной главе мы рассмотрим, по каким каналам проникала в советское общество информация о внешнем мире. Очевидно, что речь должна идти и об обмене информацией как таковой, и о личных контактах[54].
В публикациях последних лет советское общество, особенно применительно к периоду 1930–1950-х гг., часто определяется как «закрытое»[55]. Одни авторы формулируют это достаточно безапелляционно. «Информационная блокада явилась частью общей блокады сферы духовной жизни народа… С начала 1930-х гг. можно говорить о полной информационной блокаде в СССР», – утверждает, например, И. В. Павлова[56]. Другие подчеркивают, что «административно-чиновничья система особые старания прилагала для изоляции общества от событий и явлений, происходивших в зарубежном мире»[57]. Третьи отмечают лишь создание предпосылок «закрытого общества»[58]. Но одновременно само применение данного термина вызывает у части исследователей советского общества явное отторжение. Нередко в этой связи встречаются упоминания о пролетарском интернационализме, об обостренном интересе к внешнему миру у молодежи, особенно в связи с ожиданиями мировой революции, о «всемирной отзывчивости» русской культуры и т. д.
Конечно, вряд ли можно точно измерить степень «закрытости» того или иного общества от внешнего мира. Тем не менее вопрос о том, какая именно тенденция, на «закрытость» или «всемирность», в эти годы преобладала, заслуживает специального рассмотрения.
Прежде всего, необходимо развести два понятия, «государство» и «общество». История знает действительно закрытые государства (классический пример – Япония эпохи сегуната), однако СССР в те годы поддерживал
Рассматривая процесс проникновения информации как вариант взаимодействия культур, А. Ю. Саран в качестве областей такого взаимодействия выделяет «обмен идеями; обмен материальными предметами и технологиями; перемещения людей, представляющих разные культуры, в ареалы иной культуры». См.: Саран А. Ю. Государственные и общественные институты как каналы взаимодействия культур на рубеже 1920–30-х гг. // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 2. М., 2002. С. 267. Для нашего анализа, однако, нет необходимости разграничивать сферы обмена идеями и сферу обмена технологиями и/или материальными предметами. Ясно, что речь в обоих случаях идет прежде всего об обмене информацией.
Подробней см.: Голубев А. В. «Мировая республика» или «закрытое общество»? (СССР в 1920–30-е годы) // Россия и современный мир. 2003. № 3. С. 123–147; Он же. «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен»: к вопросу о закрытости межвоенного советского общества // Отечественная история. 2004. № 4. С. 32–53.
Павлова И. В. Становление советской системы информационной блокады // Культура и интеллигенция сибирской провинции в ХХ веке: теория, история, практика. Новосибирск, 2000. С. 40, 45.
Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991. С. 165.
См., напр.: Шишкин В. А. Россия в годы «великого перелома» в восприятии иностранного дипломата (1925–1931 гг.) СПб., 1999. С. 101.