На службе Франции. Раймон Пуанкаре
волнение, между ними остаются узы, которые никогда не будут разорваны». Он молча взглянул на меня и не реагировал на мои слова ни одобрением, ни противоречием. Во время нашего разговора он как-то обратился ко мне по-старому, но машинально: «Мой милый друг». Он не поправился, но не продолжал в этом духе, он следил за собой, чтобы не выйти из тона вежливого безразличия. Очевидно, лед не был еще целиком растоплен. Томсону, который в эти дни предлагал ему встретиться со мной, он ответил: «Охотно.» Но тут же прибавил: «Однако мы не будем говорить о прошлом, и я сохраню за собой свою свободу в будущем». Прошлое – это был мой выбор в президенты, будущее покрыто мраком неизвестности. Итак, Клемансо предлагает мне перемирие, ничего более. Впрочем, перед лицом неприятеля не следует пренебрегать перемирием между ним и мной. Его ум и упорство могут когда-нибудь пригодиться и, быть может, даже понадобятся стране.
По-видимому, Клемансо больше всего настроен против Австрии. Он удивляется, что граф Сегени де Темерен как ни в чем не бывало остается в Париже, словно не вспыхнуло никакой войны. Это поведение поста действительно тем более странно, что, как сообщает Дюмен, он посылает своему правительству клеветническую информацию о Франции. Барон Маккио, первый директор департамента в австро-венгерском министерстве иностранных дел, прочитал нашему послу две телеграммы, в которых граф Сегени возводит на население Парижа обвинение в грабеже австрийских магазинов; владельцев парижских отелей Сегени обвиняет в том, что они выгнали подданных Австро-Венгрии, а парижскую полицию – в попустительстве и бездействии. Посольство, как говорит он, переполнено беженцами. Я не поверил бы, что этот достойный джентльмен способен так варварски искажать истину. Не собирает ли Австрия предлоги, чтобы порвать с нами в момент, который она сочтет для себя удобным? Не знаю этого. Но весь французский народ не питает никакой неприязни к подданным Австро-Венгрии, и никто в Париже и не думает причинять им неприятности.
А вот совсем иная картина. Сколько ненависти проявила Германия по отношению к нашему послу в Берлине Жюлю Камбону! Он телеграфирует нам сегодня из Копенгагена, каким передрягам он подвергался на своем пути из Берлина и как возмутительно поступали с ним германские власти. Камбон требовал, чтобы его отправили через Швейцарию или Голландию; но его отправили в Данию. В дороге майор, приставленный для наблюдения за ним, заявил ему, что если он не внесет три тысячи шестьсот одиннадцать марок дорожных издержек, поезд не пойдет далее к датской границе. Жюль Камбон предложил перевести требуемую сумму чеком в банк. Ему было в этом отказано, и наш посол вынужден был устроить со своими товарищами складчину, чтобы добыть требуемое от него золото.
Далее, Бо, наш представитель в Берне, сообщает нам, что заведующий нашим консульством в Мангейме подвергся на своем пути в Швейцарию возмутительному обращению: его заперли в багажном вагоне. Наконец, из телеграммы, отправленной нам тоже из Берна нашим посланником