Север и Юг. Элизабет Гаскелл
себя за то, что послужила причиной его страданий.
– Ах! Если бы эта фантазия никогда не приходила вам в голову! Было так приятно считать вас другом.
– Но я могу надеяться или нет, Маргарет, что когда-нибудь вы подумаете обо мне как о возлюбленном? Не сейчас, я понимаю, не стоит спешить, но когда-нибудь…
Маргарет молчала минуту или две, пытаясь понять собственное сердце, прежде чем ответить. Потом она сказала:
– Я никогда не думала о вас иначе как о друге. Мне нравится считать вас другом, но я уверена, я никогда не смогла бы думать о вас как-то иначе. Умоляю, давайте оба забудем весь этот («неприятный», собиралась сказать она, но вовремя остановилась) разговор.
Он помолчал, прежде чем ответить. Потом со своей привычной холодностью сказал:
– Разумеется, раз ваши чувства так определенны и коль скоро этот разговор был явно неприятен вам, лучше об этом не вспоминать. Это очень хорошо в теории – забыть то, что причинило боль, но для меня будет трудно выполнить обещанное.
– Вы рассержены, – сказала она печально, – как мне помочь?
Говоря это, она выглядела на самом деле такой опечаленной, что он мгновение боролся со своим действительным разочарованием, но потом ответил более бодро, но все еще с некоторым усилием:
– Примите во внимание разочарование не только влюбленного, Маргарет, но и человека, обычно не показывающего своих чувств – осторожного, светского, как меня многие называют, выбитого из своего обычного состояния силой страсти. Хорошо, мы больше не будем возвращаться к этому. Я буду вынужден утешаться презрением к собственной глупости. Еще не добившийся признания адвокат подумал о браке!
Маргарет не знала, что на это ответить. Сам тон разговора раздражал ее. Казалось, стоит ей возразить, и оживут все разногласия, которые отталкивали ее от него, хотя он был самым приятным мужчиной, самым сердечным другом, единственным человеком, который понимал ее в доме на Харли-стрит. К счастью, они, сделав круг по саду, внезапно столкнулись с мистером Хейлом. Он еще не покончил с грушей, с которой снимал тонкую, как фольга, полоску кожуры и наслаждался этим в своей неторопливой манере. Это походило на историю про восточного короля, который по велению волшебника окунул лицо в воду, а когда поднял голову, то оказалось, что прошло много лет и все вокруг изменилось. Маргарет была потрясена и не могла успокоиться настолько, чтобы присоединиться к разговору между отцом и мистером Ленноксом. Она только ожидала, когда же мистер Леннокс уйдет, чтобы она смогла прийти в себя и обдумать все, что случилось за последние четверть часа. Он и сам страстно желал уехать. Но несколько минут разговора, пустого и беззаботного, были жертвой, которую он должен был принести своему уязвленному самолюбию – или самоуважению. Он изредка поглядывал на ее печальное и задумчивое лицо.
«Я не так безразличен ей, как она считает, – подумал он про себя. – Я сохраню надежду».
И он невозмутимо, но с отчетливым сарказмом заговорил о жизни в Лондоне, о