Миллениум. Казимир Туровский
бездной дороги приковывали все их внимание, не оставляя ни малейшего шанса уделить сидящей хоть какой-нибудь интерес.
Нет, нет! Ничего ужасного с ней не произошло: ОНА была практически здорова, и никаких страшных диагнозов ей озвучено не было; с ее мамой, слава Богу, тоже было все в порядке; о самочувствии отца, правда, ничего определенного доложить не удастся по причине его отсутствия, вернее, отец, разумеется, был, но куда делся – ОНА этого не знала вовсе; предположения о потере какого-нибудь близкого друга или хотя бы собаки также оказались бы неверными – у нее не было ни собаки, ни близкого человека. Подруги, конечно, были, – если их можно так назвать, – но скорее слово «знакомые» было бы более точно; и надо признать, благодаря одной из них ОНА и стала частью этой истории.
Человек существо социальное. Человек должен жить с другими людьми, и у него непременно должны быть друзья. Здесь это непреложное предписание. Всех, кто его не придерживается – смело можно отнести к категории изгоев и отщепенцев. И дабы не навлекать на себя позорное клеймо вышеописанных негодяев, каждый старается соответствовать единым требованиям и не выпадать из правил, даже если это делается лишь формально… А что остается?! Кругом и без того много условностей: одной больше, одной меньше – общую картину все равно не изменят. Хотя, по правде сказать, заполучить настоящего друга – ни с чем не сравнимое благо, но это то состояние, которым многие из живущих досадно обделены. Не была исключением и ОНА.
Сострадание
В один из ничем не примечательных столичных вечеров, в парке, что неподалеку от одного из университетов, сидела брюнетка лет двадцати пяти и рыдала в три ручья. У части прохожих, бросавших на нее искоса любопытные взгляды, девушка вызывала сострадание; остальная же часть, особенно женская ее половина, отмечала про себя не без зависти: «Какая полноценная и содержательная у людей жизнь! а у меня изо дня в день одно и то же, одно и тоже! Хоть бы с мужем поругаться – так ведь нет! слова от него плохого не дождешься. Скучно! Мне бы хоть слезинку – если не радости, так легкой грусти!»
ОНА проходила мимо… но не смогла пройти.
– Этот бесчувственный болван меня не любит! – первое, что услышала ОНА, и по правде говоря, ничего другого услышать не ожидала.
Лицо брюнетки было ей знакомо: возможно они вместе учились, а возможно и нет; но только слезы, текущие потоком из глаз, одной и нежелание оставить человека наедине со своим горем другой – пересекли пути этих двух во всех отношениях разных людей.
– Может я чудовище? – продолжала брюнетка, обрадовавшись появлению «жилетки», в которую можно поплакаться.
– Ты ангел, – успокаивала ОНА, уже жалея, что ввязалась.
– Может я страшная?
– Ты прекрасная.
Девушка была в самом деле хороша, особенно глаза цвета сапфира, отражающие в слезах солнце во всех немыслимых оттенках синего.
– Может я глупая?
– Непохоже.