Миллениум. Казимир Туровский
доводы мужененавистниц, материальная неустроенность и даже слухи о грядущем апокалипсисе – не способны сломать женскую природу: ее голос будет слышен за любыми глухими стенами, какие бы женщина не пыталась насильственно возвести.
ОНА постаралась собрать воедино разорванные цепочки мыслей о будущих детях, но вопрос девушки вернул ее к беседе:
– Скажи: может я и вправду дурнушка, и вижу себя не такой какая я на самом деле? Ведь зеркала чаще всего смотрят на нас с самой выгодной стороны и отворачиваются от наших изъянов! Нас настоящих никогда там нет!
– Если вытереть под носом все, что должно быть в носу – ты очень симпатичная… – успокоила ОНА собеседницу. – Хотя, знаешь, ты и так очень симпатичная.
– А я еще готовлю! Ты даже не представляешь какой у меня борщ с пампушками?! А цыпленок Парминьяна?!
– А я готовлю скверно! И ресниц у меня таких нет! И кто меня измазал пыльцой в школе тоже не помню!.. Какая у тебя бурная и эмоционально насыщенная жизнь?!
– Все издеваешься?!.. Спасибо тебе. Ты меня здорово отвлекла. Мне уже гораздо лучше, – уже повеселевшая и ободренная, отвечала собеседница. – Послушай… а поехали со мной к морю?! У меня до сих пор там живут родители. Будет здорово! Приглашаю!
– Прости. Надо бежать. Выше нос. Твой пионер обязательно одумается!
ОНА встала, подмигнула по прежнему красной от былых слез девушке и исчезла в толпе прохожих, чтобы уже никогда не встретиться.
Превратности
Это была маленькая, из двух комнат, квартира в старом пятиэтажном доме на окраине города, построенная в ту прекрасную пору, когда повсюду сеяли кукурузу и на улице стояла оттепель. Близлежащие дворы утопали в зелени, ведь есть бесспорная закономерность: чем старше и дряхлее дом, тем выше под окном деревья.
С годами стены, подъезды, электрическая проводка – обветшали; краска потускнела; штукатурка кое-где осыпалась; старые двери, обитые дерматином, полиняли и износились; планировка маленьких комнат, которую не желали замечать новоселы, пребывающие в состоянии эйфории от обретения своего собственного угла, – больше и больше угнетала… И все кругом напоминало бы об увядании и запустении – но былой уют сквозь прорехи и расщелины медленно перетек во двор. Там, где были голые, похожие на мартовское поле, газоны и молодые деревца, напоминающие вешки для забора, между которыми забыли натянуть проволоку, – появились маленькие парки. Теперь, под раскидистыми кронами уже немолодых кленов и лип, так приятно было посидеть в тени на неокрашенной скамейке, пусть и похожей на почерневшее от времени бревно, пол века пролежавшее в сыром лесу. Вот и опять все перемены (в домах, деревьях, да и во всей нашей жизни) прониклись вселенским равновесием – незыблемым и справедливым: нельзя так потерять, чтобы взамен что-нибудь не обрести.
Раньше ОНА с мамой жила в центре, в больших и просторных апартаментах. Однако лихие времена вынудили продать их, чтобы купить те, в которых