Дом у кладбища. Джозеф Шеридан Ле Фаню
я – о благие Небеса! – я, я…
Слова Паддока тронули О’Флаэрти; бледный, на негнущихся ногах, подобный сомнамбуле, он приблизился к Паддоку и зажал его пальцы в своей ледяной пятерне.
– Скажу как на духу, Паддок, у вас золотое сердце; настоящий джентльмен, сэр, он таков! Вина моя, доктор, он меня предупредил: глотать нельзя ни капли. Не забудьте мои слова, доктор: я сам виноват. Дурак я, Паддок, и вечно у меня все наперекосяк, и… и… прощайте, джентльмены.
– Неужели… неужели ничего… доктор, ради бога… Заклинаю вас, доктор, придумайте, ну придумайте хоть что-нибудь… Должно же быть какое-нибудь средство, – взмолился Паддок.
– Вот так и бывает, сэр: напичкают себя или других шарлатанским зельем, а потом (как же иначе!) подожмут хвост и к нам: совершите чудо, доктор! Ну что ж, доза далеко не лошадиная, яд не из самых опасных – пусть примет лекарство, которое я пришлю, и – не исключаю – с Божьей помощью выкарабкается.
А Паддок уже стоял у края кровати, тряс как одержимый руку фейерверкера и лихорадочно твердил:
– Вы спасены, дорогой друг, – dum thpiro thpero[13], – он… доктор Стерк… он говорит, что может вас спасти, дорогой лейтенант… дражайший мой О’Флаэрти… он может вас спасти… вы будете живы и здоровы, дорогой сэр.
О’Флаэрти в полном отчаянии отвернулся уже было к стене; он, как это бывает с иными, безумно боялся умереть на своем покойном ложе; другое дело, если смерть застигнет врасплох, славная и бурная, – тогда ее встречают криком «ура!» и салютуют рапирой. Фейерверкер рывком привстал и несколько секунд растерянно созерцал Паддока, затем с долгим вздохом облегчения возвел глаза к небесам и невнятно забормотал. «Слава тебе, Господи» (произнесенное с трудом), «больше никогда» и «бес попутал» – вот все, что удалось расслышать Паддоку. Из-под одеяла высунулась сперва длинная голень фейерверкера, затем он потребовал, чтобы ему дали одеться, побриться и заняться прочими приготовлениями, дабы, как подобает джентльмену и офицеру, с ликованием в душе отправиться на Пятнадцать Акров, где должна была решиться его участь.
В должный час прибыло противоядие. Лекарство, помещенное в аптечную банку, представляло собой электуарий (так это, кажется, называется). Не знаю, быть может, ныне эта пакость вышла из употребления, но она была похожа на патоку с кирпичной пылью, а о составе даже Паддок не имел ни малейшего понятия. О’Флаэрти, этот истинный ирландский богатырь, при виде склянки невольно вздрогнул и затрясся всем телом, как испуганный ребенок. Паддок помешал снадобье кончиком ложки, брезгливо заглянул в банку и осторожно втянул носом воздух; с минуту он молча размышлял, а затем с легким поклоном церемонно переставил банку поближе к своему собрату по оружию.
– Мне стало лучше – ничего уже не болит, – робко произнес О’Флаэрти, искоса поглядывая на лекарство, а затем поднял глаза на Паддока.
Усмотрев в этом взгляде намерение уклониться от долга, Паддок покачал своей напудренной головой и не допускающим возражений тоном яростно зашепелявил:
– Лейтенант