Похищенный. Катриона. Роберт Льюис Стивенсон
не дожили бы до следующего дня, а я, наверное, не писал бы сейчас эти строки.
Но гнев утих, и я поневоле обратился к моллюскам, которые, как я уже говорил, мне вконец опротивели. Конечно, мне надлежало бы попоститься, ибо вскоре мне вновь сделалось дурно. Явились прежние боли, горло распухло так, что я и глотнуть не мог. Меня так трясло, что зуб на зуб не попадал. Прибавьте к этому отвратительнейшую болезнь, которая ни на шотландском, ни на английском наречиях не имеет приличного именования. Я думал, что это конец. Обратившись к Богу, я простил напоследок всех своих недругов – и дядю, и рыбаков – и уже приготовился к смерти, как вдруг в глазах прояснилось, мне полегчало. Я заметил, что уже сумерки, что довольно тепло и сухо и одежда моя почти высохла. Состояние мое заметно улучшилось. Возблагодарив небеса за спасение, я погрузился в сон.
На другой день (то был уж четвертый день моей островной жизни) я почувствовал, что силы мои на исходе. Но вот показалось солнце, в воздухе потеплело, а съеденные моллюски, которыми я поутру подкрепился, уже не оказали прежнего действия. Я немного приободрился.
Едва я взошел на свою скалу, как завидел вдали лодку, плывущую через Айонский пролив. Мне показалось, что она идет к острову. При виде ее я почувствовал волнение неописуемое. Неужели это те самые рыбаки, неужели они сжалились надо мной? Но если я обманулся и вновь меня ждет разочарование?.. Такое крушение надежд я бы не вынес. В суеверном страхе я отвернулся от моря и стал отсчитывать про себя секунды, покуда не сосчитал несколько сотен. Глянул на море – лодка идет к острову. Вновь отвернувшись, я принялся считать как можно медленнее и сосчитал до тысячи. Сердце мое учащенно билось, в груди щемило. Я опять поглядел на море – точно, лодка подходит к Эррейду.
Не в силах удержать волнения, я устремился на берег и, перепрыгивая с камня на камень, забежал в воду. Трудно сказать, как я при том не сорвался, не утонул, ибо, когда я остановился, камень подо мной ходил ходуном, ноги дрожали, а во рту пересохло так, что я вынужден был нагнуться и смочить горло морской водой. Тут только я наконец закричал.
Лодка стремительно приближалась. Я увидел, что это, точно, та самая плоскодонка, с теми же рыбаками. Я узнал их по цвету волос: один был рыжий, другой темноволосый. Был с ними еще и третий, судя по одежде, принадлежавший к более привилегированному сословию.
Рыбаки подошли еще ближе, и теперь до моего слуха долетала их речь. Вдруг они почему-то убрали парус, лодка замедлила ход. Сколько я ни кричал, ни молил, ближе они не подходили. Всего ужаснее было то, что третий, тот, что плыл с рыбаками, поглядывая в мою сторону, все ухмылялся и то и дело хихикал.
Наконец он встал во весь рост и, обратившись ко мне, заговорил отрывистою скороговоркой, делая мне какие-то знаки. Я ответил, что по-гэльски не понимаю. Это его, как видно, взбесило. Он закричал что-то в ответ, и у меня мелькнуло подозрение, что говорит он со мной по-английски, но только на свой, гэльский лад. Напрягая слух, я разобрал лишь одно слово «когда», повторенное