Пятьсот дней на Фрайкопе. Наит Мерилион
в ладоши, а Кэрол-Бэрол запрокинула голову и начала истошно орать. И вскоре все остальные подхватили общее настроение, и, как бы Рин ни пыталась успокоить пациентов, все только усугублялось.
– Хватит! Пожалуйста!
Рин ненавидела себя за недальновидность, за купленный виноград, за то, что чувствовала, как внутри закипают самые неправильные эмоции! Она сама виновата в том, что произошло! Сама!
Джироламо потянул скатерть на себя.
– Джироламо!
Хоть приличные люди и не повышают тон, не опускаются до истерик и криков, Рин была на грани того, чтобы стать очень и очень неприличной.
– Джироламо. Нельзя.
Или ей показалось, или, прежде чем он дернул скатерть, устроив на кухне очередную катастрофу, его глаза едва заметно вспыхнули. Слово «нельзя» он воспринял как личное оскорбление.
Их смех впервые слился воедино, он напомнил Рин оркестр, в котором каждый играл свою мелодию на расстроенном инструменте, и все это создавало общую, до боли в зубах жуткую и обидную какофонию.
– Хватит надо мной издеваться! – Рин попыталась перекричать их.
Но разве может одинокая дудка переиграть целый оркестр?
Одинокая виноватая дудка!
То, что случилось дальше, Рин впоследствии анализировала бесчисленное количество раз и корила себя за срыв. Но никто не знает, могла ли она заставить их молчать иначе. Возможно, если бы закончила медицинский и была практикантом.
Рин не осуждала Оллибол, но разве можно было оставить простую сиделку одну «со всеми остальными» и «одним только Джироламо»?!
Ни образования. Ни железных нервов, как оказалось.
Рин схватила со стола трехлитровую банку с водой и со всей силы швырнула ее об пол – бам! – брызги, осколки, грохот. Рин не думала о безопасности, и это произвело на больных эффект разорвавшегося снаряда. На кухне воцарилась тишина.
А могло быть иначе, это могло стать смертельной ошибкой, спровоцировать агрессивные действия, драку, но Рин в ее день рождения очень сильно повезло.
А может, наконец, подействовал успокоительный чай, который приготовила Оллибол.
Раздался телефонный звонок.
Никогда прежде Рин не вставала перед таким серьезным выбором. Ответить на звонок, оставить тринадцать пациентов одних на кухне, полной осколков посуды, или пропустить мамин звонок в свой день рождения, который она встретила без нее… впервые.
Ответь она маме в тот момент, это могло закончиться чьей-нибудь кровью. Кэрол-Бэрол могла напасть на Мэли, или Дьюк мог вскрыть себе вены…
И Рин пропустила драгоценный звонок. Такой тупой боли она еще не испытывала. Это был худший день рождения в жизни.
Через час все тринадцать человек сидели в гостиной и смотрели любимый фильм про гонки на Фрайкопе. Рин поставила радио няню, чтобы слышать, что происходит в гостиной, и удалилась на кухню – убрать осколки, вымыть посуду.
Конечно, мама не перезвонила.
Бедная мамочка, она, должно быть, отстояла очередь к межфрагментарному