1984. Джордж Оруэлл
него как на мыслепреступника, если у него найдётся для этого повод. Было в Сайме что-то не то, что-то едва уловимое. Сайму чего-то недоставало: осмотрительности, отчуждённости, некоторого рода спасительной тупости. Нельзя было сказать, что он неортодокс. Он верил в принципы Англосоца, он почитал Большого Брата, он радовался победам, он ненавидел еретиков, – и всё это не просто с искренностью, но с неустанным рвением, с новой информацией, к которой рядовые члены Партии доступа не имеют. И всё же слушок о дурной репутации всегда витал над Саймом. Он говорил вещи, которые лучше было бы не говорить, он читал слишком много книг, он был завсегдатаем кафе «Под каштаном», которое часто посещали художники и музыканты. Не было такого закона, даже неписанного, запрещающего часто посещать кафе «Под каштаном», и всё же было в этом кафе нечто, предвещающее дурное. Старые, дискредитировавшие себя лидеры Партии частенько там раньше собирались, пока не попались во время чистки. Говорят, сам Голдстейн частенько там бывал, да уж не один год прошёл с тех пор. Судьбу Сайма нетрудно было предугадать. И всё же факт оставался фактом, что, если бы Сайм хоть на три секунды смог проникнуть в секретные мысли Уинстона, он тут же сдал бы его в Полицию Мысли. Так сделал бы каждый, если уж на то пошло, но Сайм – вернее всего. Одного рвения тут недостаточно. Ортодоксальность должна быть в подсознании.
Сайм поднял глаза:
– Вот идёт Парсонс, – сказал он.
Что-то в его тоне, казалось, добавило к сказанному: «этот непроходимый дурак». Парсонс, пузатый мужчина среднего роста со светлыми волосами, с похожим на лягушачье лицом, который проживал вместе с Уинстоном в жилом комплексе «Победа», и правда, прокладывал себе путь через всё помещение. В свои тридцать пять он уже нагулял жировые складки на шее и талии, однако движения его оставались по-мальчишески резвыми. У него была внешность маленького мальчика, выросшего до больших размеров. Ощущение это было настолько сильным, что, хоть он и носил предписанный правилами комбинезон, невозможно было не представить его одетым в синие шорты, серую рубашку с красным галстуком Агентов. Воспроизводя в памяти его образ, ты всегда представлял себе ямочки на коленках и закатанные рукава на пухлых руках. Парсонс, и в самом деле, неизменно переодевался в шорты, как только совместный поход или иная физическая активность давала ему возможность оправдать подобное действие. Он поприветствовал их обоих радостным «Приветик, приветик!» и сел за стол, распространив густой запах пота. Всё его розовое лицо было покрыто каплями жидкости. Его способность к потению была уникальной. В Общественном Центре по тому, какой мокрой была ракетка, всегда можно было сказать, что именно ей Парсонс играл в настольный теннис. Сайм извлёк полоску бумаги с длинным столбиком слов и, зажав между пальцами чернильный карандаш, занялся их изучением.
– Только посмотри на него, и в обеденные часы работает, – сказал Парсонс, слегка подтолкнув Уинстона локтем. – Скажи, как увлечён! Что у тебя там такое,