.
отдаёте? Ни погребения человеку, ни отпевания – не по-божески. У нас пленников как псов закапывают, а всё ж… Батюшка приходит! А Вы…
– Верни – добавил Григорий и первый раз за долгую службу, Спиридон услышал в его голосе что – то похожее на просьбу. Это окончательно склонило старого тюремщика к мыслям о наличии тайного умысла.
Григорию просить не по чину. Его удел кнутом, али палкой взмахнуть, позвонки пересчитать. Коль захочет, сам Спиридонка на месте этого мёртвого боярина окажется. А тут – почести какие! И это при том, что в общую яму бросать мёртвого, возничий отказался. Знать следы заметал. Не надо было Лукьянычу, чтобы кто-то прознал о том, что приключилось. Чего боялся? Концы ему, видите ли, в воду, нужны…
«Концы в воду – повторил про себя Спиридон – нечистое дело» – мужик потёр спину – Концы в воду? Чего боится-то псина рыжая? Чего другим людям знать не положено? Сюда ли, к нам ли, того барчука определили? Не в Кирилловскую ли обитель, куда таких белоруких и свозят?»
Спиридон шмыгнул, высморкался в рукав, бросил быстрый взгляд на бледного забусевшего Меркушу. Тот был последним, кто покойника живым застал. Да и частенько возле него последние дни околачивался. Будто дружка себе нашёл, баланда. Во-от, этот дружок его с толку-то и сбил! И без того межеумком был, а как речей вольных наслушался, совсем одурел.
То водички подаст, то ещё что. Спиридон знал, но не мешал в этот раз. Ему и самому нового их пленника жалко бывало. Сильно он отличался ото всех остальных, дюже надоевших. Иной раз чувство накатывало, похожее на болотную удушливую воду. Будто не человека мучают, а птице крылья ломают. По пёрышку выдирают. А птиц, в отличии от людей, Спиридонке всегда жалко было.
И ведь, немногим старше самого Меркуши. Только-только в силушку молодецкую вошёл. У Спиридона свои сынки такие. Все в столицу укатили, негодники, счастья пытать… В опришнину, какую-то, сказывали. Ни весточки уж более двух лет, словно в воду канули.
Но Меркушка вопрошающего взгляда не видел. Молчал, отвернувшись к озеру. Ждал покорно, что повелят.
Пока все трое растерянно стояли вкруг мёртвого тела, точно это первый покойник в их жизни, день окончательно начал гаснуть. Тени разбрелись по камышам. Ветер стал сильнее и холоднее. Равнодушно теребил уголки мешковины, шевелил волны и волосы мертвеца.
Глаза, напугавшие трёх мужиков своей живостью, всё также смотрели на небо, не веря в смерть.
Меркуша заметил выпавшую из связки руку. Тонкие прозрачные пальцы, с отросшими в заточении ногтями, словно перебирали песок. Некоторые из них сломали почти сразу, как несчастного привезли. Когда пришло время снимать дорогие перстни.
Меркуша ощутил, как рубаха прилипла к спине, перекрестился испуганно.
Спиридон, ощущая какой-то суеверный, неведомый ему доселе страх, также, как и Меркушка, стараясь не смотреть покойнику в глаза, вернул энколпий назад. Небрежно положил его на ключицу – единственное не разодранное на теле место. После, махнул рукой, призывая всех докончить работу, но вместо внятной речи – застонал. Боль в пояснице стала сильнее.
– Пора