В руках Ирбиса. Елена Ласк
но боялась, что ответ мне не понравится. Ещё страннее было то, что мы поехали вдвоём. Неужели Виктор настолько уверен, что пока он рядом со мной, Ирбис не посмеет что-то предпринять. И на этой мысли я скомкала края пакета, зажмурившись. А вдруг он уже не может ничего предпринимать. Вдруг Виктор выполнил своё обещание и… Нет. Такое просто невозможно. Что бы сын не сделал Виктор не мог сделать то, что говорил.
– Болит? – Послышался аккуратный вопрос. Я перевела взгляд на Виктора, сосредоточенного на мне.
– Что? – Переспросила на всякий случай, могла прослушать если он что-то ещё говорил.
– Что-то болит? Может остановиться? Или в больницу. Ты бледная.
– Не надо. Всё нормально.
– Боишься меня? – Очень осторожно, мягким тоном, с нотами подозрений в голосе.
– Нет.
Повода бояться Виктора у меня нет. От него я приму всё, что он решит. Из всех нас Виктор единственный имеет право наказать меня. А ещё он имеет право на правду, которая скорее всего умрёт вместе со мной.
– Правильно делаешь. – Кивнул сам себе, начав поглаживать руль, избавляясь от напряжения в теле.
– Сколько людей знает обо всём? – Мысли в голове скакали с одной на другую, поэтому я спрашивала первое, что прокручивалось в голове в данный момент.
– Немного.
– Клим, Стелла, Анастасия Сергеевна, кто ещё?
– Серый и Белый. Больше никто. Они не будут тебя расспрашивать или напоминать.
– А ты?
Виктор свернул на прилегающую дорогу, и остановился на небольшой площадке. Я сразу поняла, что он хочет видеть моё лицо, когда будет говорить, наблюдать за реакцией, а я упрямо уставилась в лобовое стекло.
– Ты всегда будешь помнить чей я отец. Это невозможно изменить. Как бы не было больно, если когда-нибудь будешь готова рассказать мне всё, я выслушаю. Хотя и так знаю подробности, от которых моментально холодеет кровь, видел твою медкарту.
– Это он привёз меня в больницу.
– Не надо его оправдывать. – Повысил тон и по телу моментально пробежался холод, от чего я поёжилась, и Виктор, пересилив себя, вернулся к спокойному тону, которым обычно разговаривают с психами. – В моих глазах он уже никогда не изменится и сыном я его не назову. Ты была права, когда сказала, что он не имел права так поступать. Ты сама сможешь когда-нибудь его простить?
– Я не думала об этом. Он никогда не попросит прощения, потому что оно ему не нужно. Его хочешь ты. Для него или для себя? Тебе станет легче, если я прощу?
– Нет. Мне уже не станет легче. Таких, как он, я давил голыми руками, а собственного сына не смог и другим не позволил.
– Не надо таких сравнений.
– Зачем ты это делаешь? Зачем оправдываешь его.
– Я не оправдываю.
– Ты говорила, что у тебя были к нему чувства. Они всё ещё есть?
В машине раздалось жалостливое шуршание сжатого мной пакета. Чувства определённо есть, только не те что раньше. Всё изменилось. От Моники ничего не осталось, также, как и от того, что она когда-то