Дом над Волгой. Александр Станиславович Малиновский
и оттуда хлынула вода. Быстро сбегали за стариком Остроуховым. Мужики начали устанавливать сруб. И тут пробился родник в самом центре.
– Катерина, ты напала на жилу, удачливая какая! – сказал Остроухов. – Сколько колодцев вырыл на своём веку, а этот будет лучшим, помяни моё слово. Все будут ходить за водой, надоедать.
– А мы для того и рыли, чтобы, кому надо, ходили за водой. Правда, Шурка?
Шурка посмотрел на мать. Лицо её светилось. Маленькая, ниже его ростом, в сереньком платье и измазанных глиной галошах, она была живее и красивее всех. И – главнее всех.
– Отец, а отец… назовём давай наш колодец Шуркиным, а то Зинин колодец есть, Нестеркин колодец есть…
– Ну, мам… – собрался возразить Шурка.
Но Василий Фёдорович опередил:
– Мне нравится, так и назовём!
Шурка заметил, как обрадовалась своей придумке мать. И как она благодарно посмотрела на отца. Оба заулыбались чему-то своему, общему и дорогому для них.
За плетнём, со стороны Лаптаевых, появился Мишка. Он знал, что нравится отцу Шурки, поэтому уверенно пробасил:
– Дядь Вась, кулешата приехали, футбольная команда, а Чугунок Вовка заболел, без Шурки никак.
– Правда, что ли? Это они на стадионе шумят? – повернулся отец к Шурке.
– Да, пап, первенство района среди школьников.
– Ну, давай, раз так.
Не сговариваясь, друзья припустили рысцой, шутя лавируя меж коровьих лепёшек. По пути Шурка заскочил во двор деда. На чердаке мазанки набил полные карманы сушёной мелкой густерой, сорожкой, плотвой – это было, как семечки. Когда вышел за ворота, кроме Мишки, его ожидали ещё двое посыльных. На ходу теребя сушёную рыбёшку, ребята заторопились на стадион.
Ночной разговор
Ночь. Летняя, душная. Повозка запряжена парой. На возу в летнем разнотравье Шуркин дед, Шурка и дядька Михаил – низкорослый, удивительно сильный, отчаянно резкий и смелый человек – отец Петьки Стрепетка.
Вспоминали Гражданскую войну. Михаил рассказывал, как он, то ли в девятнадцатом, то ли в двадцатом году удрал с курсов красных командиров.
– Дядя Миша, – вмешался Шурка, – это дезертирство?!
– Ага, – беззаботно согласился тот.
Шурка решил до конца прояснить вопрос. Ведь вот сидят с ним на возу два очень своих, хороших человека. И оба – дезертиры. Только один убежал от белых, другой – от красных.
– Дядя Миша, но ты мог бы стать командиром, как Чапаев?!
Дядя Миша повернул своё скуластое с рысьими глазами лицо к Шурке и тот почувствовал остроту его взгляда в темноте.
– Ага, мог бы, а потом рубил бы таким мужикам, как твой дед-единоличник, шеи. И в конце концов моя голова улетела бы вон в те кусты. А сейчас как-никак сено кошу, на звёзды смотрю! Кому от этого вред, а?! Никому жизнь не коверкаю.
– Михайло, стоп машина, – вмешался Иван Дмитриевич не сразу понятной для внука фразой, – больно ты разговорился, ни к чему это.
– Мы же в лесу…
– Всё равно. Слепая сила, но слух у неё отменный…
– Тогда