Голоса на обочине. Александр Станиславович Малиновский
день, – невольно отозвался я, попав под зонтик неожиданной доброжелательности. Захотелось узнать: кто он, откуда?
Сам не ожидая, по-свойски спросил:
– Давно здесь?
Тут же подумал, что он скорее всего не расположен говорить.
Будет просить денег.
Я ошибся, он ответил охотно.
«К чему это? – думалось мне. – Ему надо от меня чего-то большего?»
– И давно, и недавно. С осени. Как освободился, – звучал его бархатный голос.
– Сидели?
– Сидел.
Я не понимал, удобно ли спрашивать его о личной жизни вот так, всуе, тем более не зная даже его имени.
– Меня зовут Рафаэль, – сказал он. И добавил мягко спокойным голосом: – Отсидел два приличных срока.
– Сколько же вам сейчас? – невольно вырвалось у меня.
– Сорок, – последовал ответ. – Третий месяц на свободе.
Таких собеседников у меня ещё не было. Мне хотелось продолжить разговор, но я был зажат. Я, что называется, оторопел.
Передо мной стоял человек с голубыми, ясными глазами, ясной речью и улыбался улыбкой не преступника, а… Я не знал, как это определить…
– Работаете? – спросил я.
– Нет, где ж мне работать? Видите, у меня нога отдавлена, хромаю. И возраст не пенсионный.
Странно, мы стояли на лестнице друг против друга. Разговор на ходу, на бегу. И в то же время о таком неподъёмном, как мне казалось. И всё говорилось моим собеседником свободно, обыденно… Монотонно.
– В первое-то время, как освободился, хотел в зону вновь вернуться. Ну нигде не приткнуться. На что жить? Где жить? Думаю, украду что-нибудь в магазине. Или надёжнее: кого-либо пырну ножичком легонько, чтоб, значит, засудили… Я и дамочку одну уже приметил. Она с работы всё в одиночку ходила, тут по переулку, где я под металлическим гаражом ночевал. Там свора собак жила, но их всех отстреляли… Я один остался.
Дамочка куда-то подевалась. А тут я к храму вот этому прибился… Перебрался…
– А ночуете где?
– В туалете, он большой, вон, под горой. Подземный.
– А на что живёте?
– Подают кто сколько. На площадке, видите, постоянно люди к храму подъезжают. Тем более молодожёны когда…
Взглянул как-то даже иронично:
– Вы-то немножко дадите мне?
Я достал и протянул ему пятидесятирублёвую купюру.
Он принял её молча, как бы между прочим.
– У меня семьдесят-восемьдесят рублей в день набирается.
Батюшка разрешил мне бывать у храма. Потом женщины в храме пирожки дают. А то насобираю денежек, пойду пельменей куплю. Они, женщины, мне сварят.
– А если холода прижмут крепко, тогда как?
Он ответил деловито:
– Дак страна у нас большая. Есть места, где потеплее… А я человек маленький. Приткнусь где-нибудь… Храмов теперь немало…
Уже когда направился вверх по лестнице, остановился, спросил:
– Нет ли какой одёжки старой, тюфяка? В туалете плитка холодная.
Я сказал, что посмотрю.