Страшные рассказы. Григорий Андреевич Неделько
океан и через половину Европы, пользуясь то ослами, то конями, то верблюдами, тратя немыслимое количество долларов, неизменно подстёгивая себя и других и загоняя зверей – живой транспорт либо тягачей для разнообразных повозок, в течение десятков дней добрался до границы вожделенного Египта. Его встретило, с головой окунув в себя, лето, из-за здешних вольностей природы нестерпимо жаркое, – впрочем, только днём, тогда как ночью тут владычествовали лютые, безжалостные морозы. Пока же бесновалось вокруг разъярившееся тепло, которое будто стремилось выжечь дотла всё и вся вокруг, безразлично что: холодные ли камни, бессчётные крохи-песчинки, редкие, но стойкие и выносливые деревья или путешествующих под палящими лучами на "кораблях пустыни" темнокожих и темноволосых людей.
Точно сметённые с лица планеты невидимой титанической ладонью, оборвались скудные пейзажи с грязными одноэтажными домами, унылыми нечистыми речками и мрачными смуглыми жителями, взирающими на иностранного безумца недобрыми чёрными глазами, а вместо картины печальных окрестных трущоб открылась уводящая в бесконечность и там же теряющаяся, отрезаемая неподъёмным пресиним небосклоном пустыня, священная и дикая. Позже возникали ещё города: и пузатые кляксы на самодельной карте, и меньшего размера неровные круги, и точки-пуговички, и не обозначенные на бумаге, будто вовсе не касающиеся реальности или выпавшие из неё посёлки-лилипуты. Выехав из шумного и цивилизованного Нью-Йорка в компании друзей-учёных, отважный историк постепенно, однако неумолимо остался в одиночестве; по мере приближения к незабываемой пирамиде, средоточию веры и чуда, сбежал последний из попутчиков – охваченный первобытным, сверхъестественным ужасом абориген, узревший в смелости американца не достойную высшей похвалы смелость, а приводящее в трепет полубезумное состояние чрезмерно влюблённого в своё дело специалиста, влюблённого настолько, что грань между взбудораженной нормальностью и экстатическим сумасшествием практически стиралась.
Десять-пятнадцать миль, разделявших его и алкаемую цель, пирамиду Хеопса, искатель преодолевал полностью один; его запасы долларов истощились катастрофически, но храбреца не трогала денежная трагедия – по сравнению с тем, что ожидало в поминутно уменьшающемся числе ярдов, меркли и смерть, и жизнь, и неземные, божественные чудеса, и огненные кары преисподней. За полмили до пирамиды вконец загнанный верблюд разом рухнул, лишившись сил идти дальше и могущий разве что здесь же в неподвижности испустить дух, и путешественник был вынужден пешком бороться с гневным сопротивлением оранжево-жёлтого поля, с его обжигающим песком, пламенным и резким дыханием ветров и зависшим в зените, словно приколоченным к синеве неба беспощадным солнцем.
Достигнув каменного конуса-великана с косыми рёбрами, без боязни утыкающегося "шпилем" в считанные мелкие белые облака, в сторону бессменного жилища богов, американец облокотился о