Сердцебиение. Опыты времён. Амаяк Павлович Тер-Абрамянц
на закладке, и Дмитрий Авдеевич прочитал подчёркнутое синими чернилами: « Мать Суворова была дочерью дьяка Федосия Манукова».
– Ну! – хмуро переспросил Авдеич.
– Что «ну», так Манук – чисто армянское имя – значит дитя, ребёнок.
Дмитрий Авдеевич нахмурился:
– А прямо-то где написано?
– Прямо нигде, видно, стесняются…
– Ну а папа? – мрачно переспросил готовый на всё завцеха.
– Папа чисто русский, из благородных!
– Ну вот…
– Ну так мама, получается, армянка! А у евреев вообще нацию по маме определяют…
– Ну, мы-то не евреи… Ладно, оставь книгу я посмотрю внимательнее, а сейчас к директору надо…
В тот день Митя не пошёл сразу домой после работы, а изучал зелёную книгу. В самом деле, о сиятельном папе Суворова было написано много, а о маме всего лишь строчка. Да, Манук – это армянское редкое имя, а кто из русских об этом знает? – никто. Дмитрий Авдеевич закурил «беломор». Ну а если она всего лишь наполовину армянка? – тогда Суворов на четверть. Да и сам дьяк не к армянской церкви принадлежал и мог быть лишь по отцу армянином, тогда на одну восьмушку мог бы претендовать Суворов на армянство. Нигде ничего не уточнялось, и Митя лишь почувствовал, как от этой неопределённости заболела голова, захлопнул книгу: то ли дело его завод, железки, математика – тут всё ясно. А с этим вопросом пусть другие разберутся – он не историк!
3
– Ну? – переспросил его Сетрак торжественно, когда они встретились на следующий день в том же кабинете.
– Что «ну», сердито ответил начцеха – ничегошеньки не ясно!
– Как не ясно? – удивился Сетрак, – написано же: дед – Манук!
– Ну, допустим, закурил беломорину начцеха, – а что бабушка русской не могла быть?
– Ну, могла, – неохотно признался Сетрак.
– А что сам дед, православный, наполовину русским быть не мог?
Сетрак недовольно засопел и лицо его сделалось красным:
– А где это написано?
– Вот то-то и оно, что нигде не написано, а ты мне голову морочишь. – рассердился Дмитрий Авдеич. – Может он вообще на одну восьмую, как Пушкин!
– Во! – просиял Сетрак, – Значит, кто он по национальности?
– Да русский он, русский, пусть бы и на сто процентов и был бы армянин, но Пушкина мы эфиопом не кличем? Зато Пушкин самый русский по тому, как сумел выразить Россию. Так же и Суворов был и останется русским, показав русский ратный дух! И не морочь мне больше голову, Сетрак! Я завод перезапускаю, коммунизм строю, а ты с дурацкими вопросами!
Глаза Сетрака вначале округлились, а затем лицо его приняло печальное выражение.
– А я думал, Митя, что ты армянин! – с грустным укором сказал он, забирая со стола книгу. На ресницах его заблестели слёзы: – А когда-то ты называл меня дядя Сетрак. Ты под столом лазил, а я уже работал и ты на Вы меня называл. Теперь ты начцеха,