Ожерелье. Мэтт Уиттен
неделе специально для этого случая. «Любовь всей моей жизни, буря моих слез, – пел он. – Вся печаль моя этих долгих лет…»
Наконец Сьюзен позволила себе заплакать. Она смотрела сквозь слезы на всех этих людей, которые позаботились о ней, которые собрались здесь, чтобы помочь ей. У нее и ее мамы было меньше ста долларов на счету, но теперь она сможет поехать на казнь. Она столько лет ждала этого дня, что почти забыла, какой была жизнь до того, как это случилось.
Она потеряла не только дочь, но и мужа, свою вторую половинку, единственного мужчину, которого когда-либо любила.
Иногда пастор Парсонс говорила с ней о прощении. Но ей было глубоко наплевать на прощение.
Может быть, если бы Чудовище – она никогда не называла его настоящим именем, велика честь – когда-нибудь действительно попросил прощения, если бы он когда-нибудь перестал лгать и утверждать, что не убивал Эми, тогда, возможно, она могла бы почувствовать к нему что-то еще, кроме чистого, раскаленного гнева.
Ее руки сжались в кулаки. Чудовище был там, когда Эми испустила свой последний вздох. Теперь, когда придет его время, рядом с ним будет Сьюзен. Она поднесет свое лицо поближе к окошку, чтобы последнее, что он видел в этой жизни, была она, которая смотрит, как он умирает.
Когда Сьюзен снова села на свое место, подошла Ленора, одной рукой толкая кислородный баллон, а в другой держа пиво.
– Хорошая речь, – произнесла она. – Еще пива?
Боже, ее мама, как всегда, была некстати. Хотя, если подумать, Сьюзен была не против еще одного пива.
– Спасибо, – ответила она.
Сделав большой глоток, Сьюзен задумалась, как будет чувствовать себя в следующую субботу вечером, после того как Чудовище получит по заслугам. Сможет ли она наконец забыть о том, что произошло, и «двигаться дальше», как всегда говорила ей мама?
Она знала, что мама была права. Ей было всего тридцать пять, когда это случилось. Она могла бы снова выйти замуж, даже завести новую семью. Конечно, у нее больше не могло быть собственных детей, но она могла бы усыновить приемных. Видит бог, в Лейк-Люцерне было полно разведенных мужчин, которые все это время оказывали ей знаки внимания. Эван был далеко не первым.
Но она ничего не могла с собой поделать. Иногда ей казалось, будто что-то выкачивает из нее воздух, как будто она курила сигареты одну за другой. Может быть, ее душили горе и чувство вины. Но почему-то даже двадцать лет спустя ей казалось, что та история не закончена. В глубине души было ощущение, будто что-то ускользнуло, осталось скрытым, что в убийстве ее дочери было что-то, что она пропустила, и если бы она заметила это вовремя, то смогла бы предотвратить случившееся.
Но что она упустила? Что могла бы сделать?
Психиатр в больнице Олбани сказал ей, что это обычное явление: после внезапной трагедии люди чувствуют себя виноватыми в ней, пытаясь придумать какой-то сценарий, в котором это была не просто случайность, а что-то такое, что они сами вызвали своими поступками и поведением. Для некоторых людей было лучше чувствовать себя