Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века. Елена Швейковская
93 человек[116].
Хорошо известно, что наборы на работы и жительство в Петербург и другие места проводились на протяжении всей первой четверти столетия. В 1720 г. в северную столицу было прислано 824 семьи плотников из северных уездов, в том числе из Вологды 184, Тотьмы 56, Устюга 37, Сольвычегодска 24, а также из других городов[117]. Приведенные данные явственно свидетельствуют, что на Севере Вологда с уездом была резервуаром, откуда правительство черпало трудовые ресурсы в необходимых целях.
На материалах переписи 1717 г. по Вологодскому у. в свое время я проследила причины убыли населения по его западной части, так называемой Кубенской трети. За период с 1710 по 1717 г., т. е. за 8 лет, мобилизации в солдаты и на работы поглотили более четверти (27,4 %) мужчин работоспособного возраста, причем на строительство Петербурга было изъято 14 %, т. е. (с учетом погрешности подсчета) почти столько же, сколько взято в солдаты[118]. Так что можно говорить о равнозначности для мужчин западной части Вологодского уезда военной и трудовой мобилизаций во второе десятилетие XVIII в.
Напомню форму записей в переписи 1717 г. Поименованы волость, имя и социальный статус владетеля, названо поселение и его тип – село, сельцо, деревня или их доля. Также перечислены: обитатели двора вотчинника, жители каждого из крестьянских, бобыльских, нищенских дворов во всяком селении, указаны пустые дворы и дворовые места, даны итоги дворов по владению. Важная особенность переписи 1717 г. состоит в том, что она учла, причем с указанием возраста, не только мужское население, но и женское. Повышает ее ценность еще и то обстоятельство, что в ней почти по каждому двору приводятся сопоставления с предшествующей переписью 1710 г. о живших в нем на тот момент обитателях. Благодаря этому исследователь получает данные об изменениях среди жителей каждого из дворов, в пределах деревни, светского или церковно-монастырского владения, о естественном движении населения, а также об его оттоке и убыли. Приписки-сравнения с переписью 1710 г. отмечают людей, не внесенных в нее, и указывают причину отсутствия: «был в бегах», «скитался в мире». Именно материал таких подворных сопоставлений дал пищу для данных изысканий.
Заслуживают внимания формулировки переписных книг, относящиеся к военной и трудовой мобилизациям. Они характерны для всех типов землевладения – поместий и вотчин, как духовных, так и светских, что понятно, ибо их существо было задано порядком сбора информации по каждому из вопросов.
Записи о наборах в солдаты, в основном, сделаны по форме: имярек «взят в салдаты в такой-то набор» или в таком-то году. В вотчине епископа Ростовского и Ярославского, кстати самого крупного духовного землевладельца в Вологодском уезде в XVII в.[119], в д. Попово значился двор Якова Кирьянова с женой, им по 60 лет, с женатым 30-летним сыном и внучкой, 20-летней дочерью и женатым племянником Федором 35 лет. Другой же племянник главы двора Константин Иванов, записанный в книгах 1710 г., к настоящему 1717 г. «взят в салдаты в седьмой набор», или в д. Лаврентьево в семье вдовца
Колесников П. А. Указ. соч. С. 249–250.
Северная Русь. С. 11.
Бакланова E. H. Крестьянский двор и община на русском Севере. Конец XVII – начало XVIII в. М., 1976. С. 19.
За ним числилось в конце XVII в. в разных волостях уезда 1499 дворов, за архиепископом Вологодским и Белозерским – 1086 дворов, из монастырей Спасо-Прилуцкий имел 612, Корнильев-Комельский – 516, Спасо-Каменный – 478 дворов. См.: Водарский Я.Е. Вологодский уезд в XVII в. //Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 297.