Точка замерзания крови. Андрей Дышев
контуры.
К нам заглянул Бэл.
– Закругляйтесь, – сказал он.
Я первым вышел в "предбанник" и чуть не споткнулся о консервные банки с тушенкой, поставленные горкой. Это был мой стратегический запас.
– Чего уставился? – спросил Бэл. – Отсчитывай одну четвертую часть и закидывай в свой рюкзак.
Четверть – это пять банок. Всего двадцать. В день мы умнем не меньше шести. Значит, террористы рассчитывают добраться до Местиа за три, максимум четыре дня.
Мэд вышла в "предбанник" следом за мной. Ей тоже пришлось укладывать в рюкзак консервы. Пару банок из ее пяти я сунул в верхний клапан своего рюкзака.
– Джентльмен, – усмехнулся Тенгиз. – А жрать тоже за нее будешь?
Остро отточенные зубья "кошек", которые Мэд нацепила на ботинки, цокали и скрежетали о бетонный пол. Теперь, благодаря этой стальной платформе, она сравнялась со мной по росту. Мы стояли у двери, ведущей наружу. Тонированный крем, которым Мэд густо намазала лицо, напоминал макияж далеко не молодой женщины. На ее лбу поблескивали черными стеклами горные очки. Капюшон пуховика, потрепанный по ободку морозами и ветрами, напоминал портретную рамку с какого-нибудь запыленного бабушкиного чердака. В таком прикиде Мэд сразу повзрослела лет на двадцать.
Она кивком спросила, почему я на нее так странно смотрю.
– Ты хорошо выглядишь, – брякнул я.
Бог не наделил меня способностью говорить женщинам комплименты.
За нашими спинами загружались тушенкой Гельмут и неприметный герой. Бэл, намертво прижатый ремнями к большому, литров на сто сорок, рюкзаку из камуфлированной ткани, первым вышел из бочки. "Кошки", подвязанные к накладному карману, стали позвякивать, ударяясь об автоматный ствол, словно колокольчик на шее бычка. Я вышел следом за ним. Мэд – за мной. Затем Гельмут, неприметный герой и, наконец, Тенгиз. Я благодарил судьбу, что она развела нас по разные концы колонны. Дойдя до металлической рамы, врытой в снег, Бэл остановился, повернулся ко мне и отступил на шаг в сторону.
– Вперед! – сказал он мне, жестом приглашая занять его место.
– Ты успел помолиться? – спросил я его. – Нет? Напрасно.
Бэл усмехнулся, пропустил следом за мной Мэд.
– Бог под нами, – ответил он. – Кому молиться?
Я сделал шаг, погружаясь в снег по пояс. Нет, под нами и над нами, к сожалению, очень даже смертные существа, подумал я. Далеко внизу, отделенный от нас непроходимым склоном, лавинами и снежными карнизами, просыпается Терскол, звенит бараньим стадом, коптит утренним дымком, вьющимся из печных труб, шумит бурным синеводным Баксаном. А выше нас, на Приюте, проходят акклиматизацию альпинисты из Азербайждана, Самары и Питера, делают короткие вылазки на склон Эльбруса, штурмуют, напрягаются, ввинчивают ледовые крюки, дырявят фирн айсбайлями, вонзаются в него острыми когтями "кошек" и думают только о вершинах.
Если бы не террористы, то Мэд, Гельмут и я обязательно встретились бы с ними где-нибудь на продуваемой всеми ветрами, вызывающей астму и головную боль седловине, которую поэты всуе сравнивают с ложбинкой на женской груди. Но этой встречи никто