Коррозия. Андрей Николаевич Агафонов
дверь на первом этаже была опечатана сургучной пломбой. Тело психиатра уже обнаружили, а прав на квартиру пока никто не предъявил. Проскользнув внутрь, оглядели помещение. Трупа нет, на полу сухие отпечатки чьих-то подошв.
– Может он у меня дома? – предположила душа. – Но там остался труп Сорокопута. Дверь, наверняка, тоже опечатана.
Никакой пломбы на двери не было. Да и сама дверь не заперта, а просто прикрыта.
Тела Сорокопута на кухне не оказалось. А вот Громов лежал на полу в гостиной комнате, на том самом месте, где десять дней назад выкручивал руки Татьяне Барышевой.
– Есть! – прошипела тень, метнулась к телу и радостно воскликнула: – Живой! Не опоздали, сейчас все поправим, сейчас…
Послышалось приглушенное бормотание. И душа вспомнила: Рукоблудский, склонившись над ним, зловеще шептал те же самые слова. А потом было падение в черную пропасть. Душа содрогнулась, кинулась вперед, но опоздала.
Тень юркнула внутрь тела, а вместо нее из головы лежащего человека вывалилась точно такая же крохотная тень. Эта вторая напоминала все тот же крысиный скелет. Как опавший осенний лист опустилась она на ковер, да так и осталась лежать на нем без всяких движений. Громов же неуклюже, как боксер после нокаута, стал подниматься. Он поднес к глазам раскрытые ладони и вдруг начал выплясывать какой-то нелепый танец, задирать ноги, размахивать руками и восторженно кричать. Потом он выскочил в прихожую и целых десять минут крутился там перед зеркалом.
– Эй, раб, – донесся из прихожей его окрик, – ко мне!
Сила неодолимого притяжения подхватила душу и повлекла в прихожую.
– Я твой новый хозяин! – произнес Громов, – Ясно!?
– Ясно.
– А ты мой раб! Ясно!?
– Ясно.
– Ближе, раб, я голоден!
Душа подплыла еще ближе к своему новоиспеченному хозяину. Он же, недолго думая, запустил свои руки в застывшее перед ним серебристое облако. Насытившись, бросил:
– Прочь.
Снова вошел в комнату. Случайный взгляд его упал на маленькую тень – прежнюю хозяйку тела Громова. Он подскочил к ней и остервенело принялся топтать, изрыгая поток страшных проклятий, но, заметив, что таким манером не может причинить ей даже малого вреда, немного остыл и успокоился.
– Ладно, лежи, все равно скоро сдохнешь.
Затем, словно размышляя о чем-то, он забормотал:
– Значит, когда я спать лягу, мой раб опять к Макару махнет, и поминай, как звали. Не будет этого, придется Макара убить.
С этими словами Громов бросился одеваться.
– Раб, здесь меня жди, если не застану, когда вернусь, до смерти замучу.
Хлопнула входная дверь. Квартира погрузилась в тишину. Душа Громова, словно подвешенная, замерла возле люстры. Раскаяние за совершенную десять дней назад глупость уже не терзало. Надежда на что-то лучшее после второй лжи и предательства маленькой тени тоже начала покидать ее. Осталось лишь отчаяние да желание провалиться, исчезнуть, поставить крест на всем и в первую очередь на себе. Но ничего этого душа Громова сделать была