Коррозия. Андрей Николаевич Агафонов
общих чертах все понятно, – протянул Громов. – Послушайте, Сорокопут, чаю не хотите?
– Хочу.
Громов встал. Ближе всего из кухонной мебели к нему была небольшая тумбочка. В нее он и полез. Но чая там не было, только какие-то банки с крупами да бутылка с подсолнечным маслом.
– Куда же я его дел? – задумчиво произнес Громов и по очереди начал заглядывать во все шкафчики и полки.
Никаких следов чая он так и не обнаружил, зато в одном из ящиков кухонного стола наткнулся на то, что, собственно говоря, и искал – кухонный нож с тонким деревянным черенком и несколько сточенным, но еще весьма крепким лезвием.
– Совсем памяти нет, куда я его засунул? – незаметно пряча нож в рукав, сказал Громов. – Ладно, пока воду кипятиться поставлю.
Чайник искать не пришлось, он стоял на плите. Громов налил в него свежую воду и огляделся, оценивая обстановку. Холодильник стоял за спиной Сорокопута.
– Булочку с маслом? – спросил хозяин.
– Не откажусь.
Громов открыл холодильник.
– И вареньице есть.
Левой рукой Громов достал банку и через плечо своего гостя поставил ее на стол. В правой его руке блеснул выскользнувший из рукава нож. Громов крепко сжал свое нехитрое оружие и по самую рукоять вонзил его в широкую спину Сорокопута, под левую лопатку, туда, где билось немолодое, но еще очень здоровое сердце. Сорокопут вскрикнул, резко повернулся к Громову, бросил на него полный немого ужаса взгляд и с грохотом рухнул на пол.
– Накопал, молодец, – злобно прошипел Громов, – но и мы не лыком шиты. А документики мы пока приберем.
С этими словами он взял папку и небрежно сунул ее в тумбочку. Запел входной звонок. Громов нервно вздрогнул, но быстро овладел собой, нагнулся к трупу, выдернул из его спины нож, снова сунул его в рукав и, плотно закрыв за собой кухонную дверь, бросился в прихожую.
– Кто там? – тяжело дыша, спросил Громов.
– Это я, Татьяна, – раздался в ответ женский голос.
– Какая Татьяна?
– Барышева Татьяна. Денис, открой.
На лестничной площадке стояла молодая женщина в дубленке до пят.
– Может, впустишь, Денис? – сказала она.
– Заходи, – шире открывая дверь и пропуская женщину, произнес Громов.
– Вот тут раздевайся, Татьяна Барышева, сюда не ходи, здесь у меня кухня, там беспорядок, вон туда иди, там комнаты, присаживайся, вот кресло, это мягкое, удобное кресло.
Громов оценивающе поглядывал на гостью, пытаясь еще до начала беседы определить тактику общения с ней.
– Я слушаю, Татьяна.
Гостья заговорила не сразу. Несколько минут она копалась в своей маленькой сумочке, словно отыскивая что-то важное, но достала всего лишь невесомый платочек и начала нервно мять его пухлыми пальцами с длинными и ухоженными ноготками. Потом вдруг она подскочила с кресла, вплотную подошла к Громову и с дрожью в голосе зашептала ему на ухо:
– Денис, виновата я перед тобой. Дрянь я. Ненавидишь меня, так ненавидь еще сильнее.